Он, Она и Париж

Я уже отвыкла доверять людям, но моему спутнику хочется верить. Тем более, что сейчас я вновь чувствую ауру прекрасного, окружающую меня — и впитываю ее всем телом, душой, разумом. Это как изысканная пища, которую ешь — и не можешь наесться, потому, что всю жизнь сидел на пресном хлебе и безвкусной воде.

Мы идем по залу скульптур, что застыли справа и слева от нас.

Совершенные тела, замершие на середине движения…

Одухотворенные, живые лица, и всё те же глаза без зрачков, что смотрятся естественно, будто и не может быть иначе…

Складки одежды, смятой так непринужденно и по-настоящему, что хочется ее поправить…

Как можно сотворить такое из бездушного камня? Сколько труда, дней, ночей, месяцев потрачено, чтобы создать подобное? Я уверена — в каждой из этих скульптур, словно в великолепном доме, живет частичка души их создателей. И когда мы проходим мимо, искренне восхищаясь делом рук мастеров прошлого, те бессмертные частички счастливы. Бренное тело давно рассыпалось в прах, но существенно ли это, если после смерти ты еще долгие годы можешь смотреть на людей глазами без зрачков, и общаться с ними на тонком уровне чувств? Кто-то ощущает эти незримые эманации в большей степени, кто-то в меньшей, но если ты задержался взглядом на скульптуре хоть на мгновение, если ворохнулось в тебе что-то щемящее, сладкое, если слегка защипало в глазах, словно ты собралась заплакать от восхищения — будь уверена, это создатель шедевра прикоснулся сейчас через столетия к твоей очерствевшей душе, добавив в нее капельку старинной красоты и заставив ее благоухать, словно белая майская роза, небрежно воткнутая в волосы мраморной девушки.

— Красиво, не правда ли? Это та добавка, которую вы хотели?

Голос Брюнета в который раз вырывает меня из благоухающего тумана задумчивости. Ощущаю легкое раздражение, как если бы меня оторвали от ручья с прохладной водой, пахнущей цветами и ароматными травами, когда я еще не напилась вдосталь. К тому же «добавка» прозвучало грубовато. А еще я ловлю на лице Брюнета легкую тень скуки. Ну да, он наверняка был здесь не один раз, и идти рядом с девушкой, которая молчит, приоткрыв рот от восхищения и не обращая внимания на него, наверно, не очень приятно.

Раздражение сменяет чувство неловкости, которое очень кстати разряжает телефонный звонок. На экране — Его фото, где он улыбается открыто, от души. И подпись: «Он!!!». Именно так, с заглавной буквы и тремя восклицательными знаками. Потому, что все остальные мужчины для меня — «они»… Со строчной. И с ничего не значащим многоточием. Иногда полезно напоминать себе об этом. Например, правильной аватаркой на телефоне, прикрепленной к Его номеру.

Но сейчас я зла на Него. Слишком часто Он недоступен, когда я ему звоню. Пришла пора отплатить Ему той же монетой.

Сбрасываю звонок. Набиваю короткое сообщение: «Я работаю», после чего прячу телефон в карман. Краем глаза замечаю, что Брюнет улыбается. Доволен, что я отшила мужа. Ничего, пусть порадуется, выдавая желаемое за действительное — в жизни не так уж много приятных моментов. Все мы живем в мире своих иллюзий, которые придумываем себе сами. И если эта придуманная иллюзия нравится твоему случайному спутнику, то зачем отнимать ее у него?

Вновь окунаюсь в созерцание прекрасного, как в горячую ванну, наполненную только что сорванными цветами…

И через несколько минут понимаю, что пресытилась.

Всё.

Наелась красотой.

Еще хочется, очень хочется — но не могу больше. Перегруженный впечатлениями мозг фиксирует то, что видят глаза, но уже нет того восхищения, что вначале. Видимо, нужен перерыв. Злюсь на свой организм, уставший слишком рано, но это всё равно, что сердиться на лошадь, которая больше не может везти седока потому, что проголодалась и хочет отдохнуть.

Так вот в чем дело!

Внезапно я ощущаю жуткий, просто зверский голод. Ну да, вечером я отказалась от ужина, а утром — от завтрака, так что всё объяснимо. Голодание полезно, когда ты не особенно голоден. А когда хочешь жрать как барракуда, то очень быстро приходит понимание, что духовная пища не является заменителем ломтя жареного мяса с картошкой фри.

При мысли о еде желудок требовательно подает сигнал снизу: да, да, удели мне внимание, и поскорее. Искусство и легкий флирт — это, конечно, прекрасно, но только после плотного обеда.

О чем и говорю своему спутнику.

— А нет ли здесь буфета чтобы перекусить?

Тот хлопает себя ладонью по лбу.

— Прошу прощения! Перед посещением музея надо было предложить вам зайти в ресторан. Здесь неподалеку есть очень неплохое место. Давайте сходим туда — уверен, вы не пожалеете. А чтобы не скучать на обратной дороге, предлагаю пройти по левой стороне — там представлены картины замечательных художников, на которые стоит взглянуть хотя бы мельком.

Соглашаюсь.

Аллея скульптур как раз закончилась, и мы поворачиваем направо, в проход, идущий параллельно этой аллее. Картины, висящие на стенах длинного коридора, и правда прекрасны. Каждая из них, несомненно, достойна самого пристального внимания, но я уже понимаю — для того, чтобы внимательно рассмотреть все экспонаты, выставленные в этом музее, не хватит и недели. Поэтому просто иду мимо, лишь касаясь взглядом полотен, многие из которых вижу впервые…

Но некоторые из них заставляют память вздрогнуть: да, видела его в какой-то передаче по телевизору, а может в фильме. То, что картина знакома, это несомненно, но кто ее автор — конечно, не вспомнить. А если быть до конца честной перед собой, то и вспоминать нечего, потому, что никогда не старалась запоминать имена художников. И сейчас мне немного стыдно, как давным-давно в детстве на уроке, который не выучила, хотя надо было бы. Мысленно даю себе обещание по возвращению домой плотно заняться хотя бы начальным самообразованием по этому вопросу, ибо то, что он заинтересовал — это бесспорно. И даже почти уверена, что сдержу это обещание…

Но внезапно меня словно пронизывает разряд тока!

Я останавливаюсь как вкопанная.

На стене — она! Та самая картина, что висит у меня на кухне! Ночь. Река, в которой отражаются нереально крупные звезды и огни большого города. И двое на берегу, мужчина и женщина, стоящие плотно прижавшись друг к другу, словно они одно целое. Картина, купленная мной для того, чтобы напоминать о Нем. О том, что мы с Ним навсегда вместе. Даже когда Его нет рядом. Как сейчас, например.

Краска стыда мгновенно заливает моё лицо, хотя стыдиться мне нечего. В том, что меня сопровождает не Он, а другой мужчина, нет моей вины. Так сложились обстоятельства, и будь у Него немного больше свободного времени, сейчас Он бы шел рядом со мной, а не Брюнет, смотрящий на меня как охотник на законную добычу. Но в данном случае добыча решает хочет она стать жертвой охотника, или же тот останется ни с чем. Поэтому беру себя в руки и подхожу ближе.

— Это подлинник?

— Конечно, — отвечает Брюнет. — Здесь нет, и не может быть подделок.

— Невероятно…

Полотна, заключенного в тяжелую золотистую раму и просто фонтанирующего невообразимой энергетикой таланта, можно коснуться рукой. При желании — повредить ногтем или, скажем, маникюрными ножницами. Возможно, в этом случае сработает сигнализация, а может и нет. Уникальная, неповторимая красота, выставленная на всеобщее обозрение, совершенно беззащитна. О чем и говорю Брюнету:

— Не понимаю, почему нельзя закрыть эти шедевры бронированным стеклом. Ведь какой-нибудь маньяк может легко их повредить, или даже уничтожить.

— Я задавал совершенно тот же самый вопрос и экскурсоводам, и работникам музеев, — с грустью в голосе отзывается мой спутник. — Ответ один: дорого. Защищают только супер-мега знаменитые картины, стоимость которых неизвестна просто потому, что никто и никогда не выставит их на торги, поэтому их считают бесценными. Во всех остальных случаях администрация музеев считает, что лучше рискнуть, чем потратиться на пуленепробиваемые стекла.