Он, Она и Париж

Жан пожимает плечами.

— Не часто в Париже встретишь человека, родившегося в том же городе, что и ты, причем с похожей судьбой. Я тоже однажды всё потерял, и это было очень больно. Но я мужчина, существо, созданное для решения проблем, поэтому мне было проще. Я вижу, как вам сейчас тяжело. К сожалению, я не могу вернуть вам прежнюю жизнь, но позвольте мне помочь решить хотя бы одну вашу проблему. Всю жизнь я спасал людей. Это было моей профессией, по которой я сильно скучаю. Своим согласием вы поможете мне хоть немного почувствовать себя тем, кто я есть на самом деле.

В его словах я слышу искренность, которую невозможно подделать. Теперь, невольно сравнивая Жана и Брюнета, я понимаю: этот человек — настоящий. Прямой и жесткий, как его винтовка, оставшаяся в прошлом. А Брюнет с его изысканной речью изначально был насквозь фальшивым, словно поддельная денежная купюра, нарисованная начинающим преступником. И как я раньше этого не заметила? Видимо, чтобы отличить настоящее от подделки, нужно просто сравнить одно с другим. Тем не менее, я все равно не уверена сейчас, что поступаю правильно — но как понять в этой жизни, что верно, а что нет?

Да никак. Только на собственном опыте. И я, понимая, что, возможно, вновь совершаю ошибку, соглашаюсь.

Машина Жана — бюджетный зеленый кроссовер — припаркована возле входа в отель. Почему-то мне всегда казалось, что богатые люди должны ездить на дорогих машинах. Видимо, это всего лишь мой личный стереотип.

Жан перехватывает мой взгляд.

— Удивлены?

— Нет, — соврала я.

На самом деле мне сейчас совершенно всё равно какая машина у моего нового знакомого. Более того, наплевать куда он меня на ней повезет. Даже если это маньяк, совравший про то, что он владелец целого здания — без разницы. Сейчас у меня именно то душевное состояние, когда нет большого значения что происходит вокруг меня. Лишь бы происходило. Потому, что в таких случаях намного хуже окружающая тебя размеренная обыденность, похожая на застойное болото, которое медленно засасывает твое убитое горем тело. Лучше уж пусть будет боль, чужая злоба, пусть даже моя кровь, хлещущая из ран — лучше это, чем страшная пустота внутри меня, которую хочется вырезать из себя собственными руками.

— Для меня главное, чтоб было удобно и функционально, — говорит Жан, заводя автомобиль и плавно трогаясь с места. — Привык к этому, и всё никак не могу отвыкнуть. Мне часто говорят, что я живу не по статусу, а мне сложно даже представить себе, что это такое. Для меня статус, престиж, этикет — просто понятия, создающие неудобство в жизни. Не по мне это: есть то, что надо, а не то, что хочется, носить неудобную одежду, говорить не то, что думаешь. Ну не могу я жить фальшивой жизнью. Такое впечатление, будто меня обязывают тащить на себе неподъемный груз, отравляя себе жизнь за свои же деньги.

— Понимаю вас, — киваю я.

То, что говорит Жан, мне очень близко и понятно. Сейчас он несколькими словами выразил мои взгляды на светскую жизнь, которые я всё никак не могла чётко сформулировать.

— Мне кажется, вы очень одиноки, — говорю я.

— Не без того, — невесело усмехается он. — Одиночкам никогда не стать стаей. Да им это и не нужно. Они живут по своим правилам, и их это вполне устраивает.

Внезапно я буквально кожей ощутила флюиды страшной тоски, исходящей от того человека. А ведь то, что снаружи — эта решительность, жесткий взгляд, уверенные движения — лишь непробиваемая с виду оболочка. Там, внутри, под ней живет глубоко несчастный человек, выдернутый из своей привычной среды обитания. Вся эта спокойная, мирная жизнь для него словно клетка для вольной птицы, которая сквозь стальные прутья смотрит вверх, на более недоступное для нее чистое небо. Кормушка, набитая едой, автоматическая поилка и теплая батарея под боком — это всё не ее. Не стоит этот комфорт той утраченной свободы, на которую его поменяли.

Не удержавшись, задаю вопрос, который вертится у меня на языке:

— Скажите — зачем вы здесь? Ведь всё это — Париж, деньги, размеренное существование — это не ваша жизнь. Вы словно променяли себя настоящего на кого-то другого, и теперь жалеете об этом.

Жан криво усмехается.

— У каждого человека есть мечта. Верно говорят: бойтесь своих желаний, ведь они могут сбыться. Моё вот сбылось. И сейчас я порой думаю, что, наверно, просто не способен правильно мечтать, за что и расплачиваюсь. Как говорится, не умеешь — не берись, иначе получится плохо и неправильно. Впрочем, это только моя проблема, которую уже поздно решать. Поэтому давайте лучше решим вашу. Мы приехали.

Оказывается, отель, в котором я остановилась, находится совсем неподалеку. Что ж, оно и к лучшему, а то чувствую, что я своей болтовней доставляю Жану нешуточную боль. Впредь постараюсь держать язык за зубами. Надеюсь, у меня это получится — сначала подумать о том, как этот непростой, израненный жизнью человек отреагирует на мои слова, а потом уже высказываться.

Портье на ресепшене провожает нас взглядом. Наверно думает — ну вот, вышла с одним мужиком, возвращается с другим. Впрочем, на его лице нет ни капли удивления, просто отметил для себя свершившийся факт. Париж — город любви, и уверена, что за годы работы портье видел многое и похлеще этого.

Поднимаемся на мой этаж, идем знакомым коридором. И чем ближе подходим к моему номеру, тем мне становится неприятнее. Эти стены, этот потолок, ковровая дорожка на полу — всё раздражает, напоминает о том, что в настоящее время отель принадлежит стриженой брюнетке, которая выкупила его на время своей свадьбы. Понимаю, что она не при чем, всё это проделки Вик, хорошо продумавшей коварный и жестокий план. И уж тем более ни в чем не виновато старинное здание. Но я ничего не могу с собой поделать. Единственное чего я хочу, так это забрать свои вещи, и как можно быстрее уйти отсюда.

Странно, но дверь моего номера приоткрыта, хотя я хорошо помню, что закрывала ее перед уходом, о чем и говорю Жану…

Внезапно его лицо преображается.

Глаза становятся цепкими, как у волкодава, заприметившего вышедшего из леса волка. Больше нет в них тоски, глубокой и темной, словно морская бездна. Этот человек за долю секунды вдруг преобразился, стал самим собой. Кем? Понятия не имею. Может демоном-убийцей, а может ангелом, творящим справедливость. Часто это одно и то же, всё зависит лишь от точки зрения.

Жан резко толкает дверь… и я вижу Брюнета, который сидит на кровати с большим перочинным ножом, приставленным к замку моего чемодана. Рядом с Брюнетом на кровати лежит мое нижнее белье, которое я перед тем, как принять душ, постирала в раковине и повесила сушиться в ванной. Что он с ним делал? Почему оно так аккуратно разложено на одеяле? И что он собрался делать с моим чемоданом?

Пока я стою словно статуя, оцепенев от шока, Жан входит в номер, делает два быстрых шага. Брюнету не откажешь в мгновенной реакции. Он быстро поднимается на ноги, замахивается ножом…

А дальше я лишь вижу, как смазанной от скорости молнией промелькнула рука Жана…

Его сжатый кулак врезался в подбородок Брюнета, и этот взрослый, сильный, уверенный в себе мужчина отлетает в другой угол номера, по пути снеся своим телом отельный телефон, стоящий на прикроватной тумбочке. Брюнет падает на пол — и остается там лежать без движения, словно большая сломанная кукла. Похоже, он потерял сознание. А еще я вижу его перочинный нож, вонзившийся в изголовье кровати. И осознаю, что если б Жан не был так быстр, этот довольно большой клинок запросто мог бы перерезать ему горло — Брюнет замахивался довольно энергично, явно собираясь не попугать, а ударить.