Она принадлежит мне

— Я не знаю много о писателе, но смею отметить, что рассказ имеет автобиографический подтон, — осторожно начала я. — В его словах есть некая грубость или небрежность, если можно так сказать, что делает рассказ невероятно реальным, как будто он обнажает свою душу на всеобщее обозрение.

Его молчание повисло в воздухе, наполненное невысказанными мыслями, оставляя у меня чувство неловкости, но, поняв, что он просто внимательно слушает меня, я продолжила:

— Это книга, которая погружает тебя в глубины человеческих страданий и отчаяния, которое им сопутствует. Я не знаю, как он это делает, но герой сразу попадает тебе в душу. Он такой же, как ты. Возможно, это его наивная вера в его творчество или человечность, которая осталась с ним после всего. Изображение человеческой борьбы, то, как он её описывал, и неустанного стремления к своей страсти одновременно завораживает и преследует тебя. В любом случае, мне произведение понравилось, и я хочу прочитать его до конца.

В глазах Айзека промелькнула смесь восхищения и чего-то более мрачного, как будто он получал удовольствие от моей интерпретации книги.

Дрожь пробежала у меня по спине, но она была вызвана не только страхом. Какая-то часть меня наслаждалась извращенным удовольствием от осознания того, что мои мысли заинтриговали его.

И я поддалась этому. Мне стало абсолютно всё равно на всё остальное. Я не знаю сколько ещё мне придётся находиться здесь, но я уже устала сидеть на иголках.

И поэтому я слабо улыбнулась ему в ответ.

— История, которая говорит о глубинах нашего существования. Не интересно ли? Голод в его различных формах может привести нас к грань безумия или подтолкнуть к раскрытию нашего истинного «я».

Было ощущение, что он хотел сказать что-то ещё, поэтому я спросила:

— Что ты думаешь насчёт этой книги?

Задумчивая улыбка тронула уголки его губ.

— Для меня «Голод» олицетворяет борьбу за неутолимую жажду самореализации. Ведь даже среди тьмы и отчаяния есть определенная красота в нашей уязвимости. Знаешь точно так же, как искусство Ван Гога, творчество Гамсуна глубоко погружается необузданные эмоции и самоанализа. Они оба обладают сверхъестественной способностью в точности показывать суть своих работ, будь то с помощью мазков кисти или слов.

Я могла отчетливо видеть связь, которую он провел между двумя художниками, параллель, которую он нашел в их способности переносить человеческий опыт на выбранные ими носители.

— Творчество Кнута Гамсуна, — продолжал Айзек, — подобно яркой картине, каждое слово: как мазок кисти, который рисует яркую картину человеческой психики. То, как он исследует глубины мыслей и эмоций своих персонажей поистине замечательно. Это похоже на то, как если бы он обладал глубоким пониманием человеческого состояния, раскрывая наши уязвимости и желания способами, которые одновременно тревожат и завораживают.

Заслушавшись его говором, я невольно задумалась: был ли этот разговор искренним, или это был просто еще один тщательно спланированный шаг в плане Айзека?

Сердце сжалось.

Только время могло раскрыть истинные намерения, стоящие за его словами, поскольку тонкие нити нашего общения продолжали сплетаться в сложную паутину эмоций и неуверенности в реальности.

— Знаешь, — продолжил он, — я не выбрал это произведение просто так. Кристал, твоя душа, как шедевр написанный кистью Ван Гога и пером Гамсуна. Также, как и в их работах, в тебе есть красота, возникшая из боли. Легко любить счастливую душу, залитую солнечным светом и раскрашенную улыбками. Но нужна особая любовь, чтобы влюбиться в душу, которая пережила бури, трещины и разломы. Я вижу это по твоим глазам и жажду поселиться, и исследовать каждую потаенную щель, и разгадать секреты, которые ты хранишь. Ибо именно в этих глубинах кроется истинная красота, и в твоей тьме я нахожу самое чарующее озарение. Твою истинную красоту.

Когда я подняла глаза, наши взгляды встретились, а тело покрылось мурашками.

Айзек смотрел на меня и видел меня. Не спросив ни одного вопроса, он нашел все ответы в моих глазах, движениях и даже в моём молчании.

Он положил свою руку на мою и ободряюще сжал её.

Будучи настолько поражённой, я и не знала, что и сказать.

А ведь он только что признался в любви.

Осознание этого заставило бабочек порхать в моём животе, и я улыбнулась.

О нет. Нет. Нет и ещё раз нет. Этого не может быть.

Почему моё сердце так сильно трепетало от его слов? Почему радость и воодушевление заполнили меня всю?

Ответ был лишь один и я даже думать об этом не хотела.

Я так глубоко задумалась, что не заметила гробовую тишину, которая настала после. Лишь звуки природы доносились из приоткрытой форточки. Айзек удалился, оставляя меня одну с моими мыслями. И впервые за всё время моего нахождения здесь, мне было намного комфортнее с ним, чем наедине.

В его отсутствие сразу заполнилось странным чувство облегчения, как будто тяжесть его присутствия спала с моих плеч. Но в тоже время, внутри образовалась неожиданная пустота.

Всё равно, что я стала наслаждаться его присутствием.

Я сослала это на то, что, когда Айзек был со мной, мне было на кого направить свой гнев. Причин можно было найти много. Например то, что я неделями оставалась без какого-либо социального контакта, и он единственное, что у меня есть.

Нас, как людей, по своей природе тянет к теплу чужого присутствия, мы ищем утешения в компании другой души. Именно в чужом присутствии мы находим подтверждение нашего существования.

Однажды один из моих знакомых в детдоме накуртлмя травкой и, спутав мою комнату со своей, вбежал в неё и упал на пол. Всё, что он сказал за всё время это: «Я не живу в жизнях людей, лишь существую в их воспоминаниях, фотографиях и мыслях. Блять, как же мне знать, что я реален?»

Тогда я не стала даже думать над словами обкуренного человека, но сейчас они приобрели свой смысл.

Мы жаждем общения, боясь пустоты, которую может принести одиночество, и пренебрегаем собой ради этого.

Возможно, именно уязвимость пугает нас, перспектива столкнуться лицом к лицу с нашими собственными страхами, желаниями и неуверенностью. А может то, что самореализация в современном мире происходит через глаза других.

Я звучно вздохнула.

Кажется, Айзек просел у меня в голове.

***

— Ты не устала? — спросил Айзек.

Он сделал глоток горячего чая и поставил кружку обратно на стол. Айзек читал книгу возле камина, пока я молча сидела на диване, наслаждаясь тихим джазом, играющим на фоне. Плавная мелодия, насыщенная ободряющими ритмами, создавала успокаивающую атмосферу.

— Немного, — ответила я.

Мои глаза слипались, и я ужасно хотела спать, но боялась опять возвращаться в свою клетку.

— Пошли тогда.

Моё сердце ёкнуло, когда я последовала за ним, но на моё удивление, мы не вышли на улицу, а поднялись на верх.

— Вот наша спальня. Я принесу полотенце и зубную щётку, можешь воспользоваться ванной, — сказал он, когда мы вошли в небольшую спальню.

Я впала в ступор.

Я буду спать с ним?

Осматривая комнату, я задала ему этот вопрос лично.

— Лучше, чем на холодном полу или на стуле.

Пожав плечами, мне не оставалось ничего, как согласиться.

После горячего душа, я громко вздохнула и вышла к Айзеку, который сидел на кресле и печатал что-то на компьютере. Скрип двери заставил его повернуться ко мне.