Опаленная юность

— Производство! Я бы им за такое производство прописал лекарство. Не лопаты, а недоразумение!

— А что, гнутся? — спросил Быков.

— Смирно! — крикнул издали Иванов.

— Вольно! Гнутся, говорю, лопаты?

— Гнутся, спасу нет! Производство хреновое!

— А если чуть поднажать — ломаются начисто, — вмешался в разговор Тютин. Сжимая тяжеленный лом, голый до пояса, он блестел от пота, словно намазанный жиром.

— Ты нажмешь! — поддел Кузя. — Береги косточки!

— Замерзнешь, зачем разделся? Простудишься!

— Ничего, товарищ старший лейтенант! Ко мне ни одна хворь не пристанет.

Тютин взмахнул ломом и, «хакнув», как дровосек, вонзил его в землю, отколов порядочный кусок замерзшего грунта.

Быков пошел дальше и наткнулся на Бельского. Командир взвода отчитывал Андрея Курганова и Захарова за то, что они отрыли окоп неполного профиля. Быков удержал лейтенанта от обычного рапорта и махнул рукой — продолжай, мол, свое дело.

— Вы, товарищи, знаете, что такое окоп полного профиля? Вам это известно?

— Известно, — сдерживая раздражение, отвечал Захаров.

— Прекрасно. А если известно, то почему вы делаете то, что не положено? Погибнуть захотели? А вам, Курганов, и вовсе стыдно! Помните, как летом вас танк утюжил? Помните, что вас спасло? Окоп полного профиля. Помнить надо! Нашли своих, пример показывать надо, как положено. Короче говоря, отрывайте новый окоп, этот слишком широк, осколков нахватаете.

— Новый? — Ленька посмотрел на Бельского с ненавистью.

— Новый, новый, полного профиля, такой, как положено.

Через час приехала кухня. Ее появление встретили восторженно. Чуриков, любивший армейский приварок, стал помогать повару разливать суп по котелкам и угостил его трофейной сигареткой.

— Благодарствую! — Толстый повар Федотыч затянулся дымом и сплюнул — Трофейное не уважаю, трава травой!

— Вы правы, Федот Федотыч! — угодливо согласился Чуриков. — Одно слово — эрзац. — И, хотя ему самому сигареты нравились и он не любил крепкого, забористого самосада и вышибающей слезы махры, он тотчас выкинул пачку в ельник.

— На что ж так-то? — покачал головой повар. — Дал бы кому-нибудь…

— Барахло! А ваше мнение для меня все.

Федотыч покачал головой и сунул в котелок Чурикову разваренный кус мяса.

Боец пробормотал благодарность, а когда Федотыч кончил раздачу, сказал, желая польстить повару:

— Да, работенка у вас! Сложна! Прямо сказать — ответственное дело целую роту накормить, шутка ли!

— Эх, парень! — сокрушенно проговорил Федотыч. — Это разве работа? Что я варю? Щи да каша — пища наша, да пшенный концентрат, что бы им на том свете фрицев кормили! Тоже ассортимент! Тьфу! Ты бы взглянул, как я в мирное время кулинарил. Скажем, принял заказ котлету «де-воляй» приготовить…

— Как, как? — вытаращил глаза Чуриков.

— Наваляй! — невозмутимо откликнулся Кузя.

— Да, берешь, значит, куриную ножку, жаришь в масле и сухарях, косточка, как пистолет, торчит, гарнирчик из свежинки — огурчик, молодая картошечка — объедение! Или свиную отбивную, или мозги «фри».

Кузя, не удержавшись, громко срифмовал последнее блюдо. Все покатились со смеху, Федотыч обиделся, а подошедший Каневский сказал:

— А не мешало бы теперь в «Метрополе» посидеть! Заказал бы сейчас сборную солянку, шашлык, пивца пару бутылочек!

— А для аппетита?

— Особую московскую, сто пятьдесят с прицепом.

— А я бы картошечки с салом поел! — сказал Иванов. — Молока бы выпил.

— Это можно! — оживился Чуриков. — Разрешите в деревню сбегать?

— Я тебе сбегаю!

— Да вы не думайте, я за деньги куплю, вот они! — Чуриков достал две красные тридцатки.

Иванов не успел ответить. Раздался чудовищной силы взрыв. Все потонуло в облаке инея, слетевшего с деревьев.

— Вот это ахнуло!

— Недалеко где-то фриц бросил!

Взрыв повторился. Высоко в небе послышался свист, словно там метался, вспарывая воздух, осколок. Красноармейцы оглядывали небо в поисках невидимого врага.

— Не туда смотрите! — проговорил Быков. — Дальнобойная артиллерия крупного калибра.

— Дожили… — помрачнел Каневский, — по Москве из орудий бьют…

— Ну, не по Москве, — возразил Бобров.

Новый снаряд со свистом пролетел над головой и разорвался далеко позади, в маленьком селе.

— Вроде чемоданов, какие летали в ту войну, только, пожалуй, покрепче.

— Ничего себе, батя, утешил! — рассмеялся Каневский. — Такая штучка сильно зашибить может.

— Товарищ старший лейтенант, — подскочил к Быкову Кузя, — разрешите пойти в разведку, я эту чертову пушку взорву.

— Не разрешаю, — сдержал улыбку Быков, — нельзя! Впереди нас пехота — первая линия. Нельзя у них хлеб отбивать.

К вечеру, когда обстрел прекратился, Андрей пошел в наряд. Ему выпало охранять левый фланг роты, упиравшийся в густой лес. Андрей ходил взад-вперед, чтобы не замерзнуть, и постукивал ногой об ногу. Вдруг кусты зашевелились, Андрей мгновенно вспотел, перехватил винтовку.

— Стой! Кто идет?

— Я, — сдавленно послышалось в кустах.

Андрей щелкнул затвором;

— Стреляю!

— Стреляй! Черт с тобой… — Из кустов, широко улыбаясь, вылез Ника Черных.

— Ника! Да я в тебя чуть-чуть не выстрелил!

— Ничего! Чуть-чуть не считается. Кроме того, ты бы со страху не попал. Подумаешь, снайпер!

— Но-но-но! На кого хвост поднимаешь?

— А ты кто такой?

— Я часовой, лицо, облеченное доверием. Пшел!

— Ладно, ладно, «лицо»! Я пришел скрасить тебе скучную армейскую обязанность. Развлечь тебя пришел. Если ты против, уйду!

— Я пошутил! — ухватил друга за рукав Андрей. — Оставайся!

— То-то. Если бы ты знал, Андрей, как хочется тебя головой в сугроб окунуть! Я сейчас попробую.

— Часовой — лицо неприкосновенное.

Черных походил по леску, сломал коленом обледенелую суковатую палку и вдруг крикнул:

— Андрюша! Смотри, нора!

— Врешь?

— Ей-ей! Иди сюда.

У корневища рябины в снегу чернело отверстие.

— Лиса, не иначе как лиса! — радостно бормотал Ника. — Сейчас мы ее добудем! — Он сунул палку в нору. — Если выскочит, стреляй!