Опасные удовольствия

«…Совершенно разные ощущения. Какое горячее, исступляющее наслаждение способен доставить ВМ и как уныло однообразен и пресен Г.! Какие они разные. И оба мной заинтересовались. Странно это и непонятно. ВМ две недели сводил меня с ума, провел ускоренный (к сожалению!) сексуальный ликбез, показав, какую неистовую радость может доставлять мне мое собственное тело, а Г. меня изводит. Пока он утомительно и напряженно трудится, я лежу неподвижная и холодная, как селедка, смотрю в одну точку, изучаю рисунок на потолочной плитке и мечтаю, чтобы он наконец-то пришел к финишу и оставил меня в покое. Самое отвратительное, что Г. явно получает удовольствие, он не обращает никакого внимания на мое равнодушие, он требует, чтобы я появлялась в его квартире еще и еще. Когда же это кончится?! Ненавижу…»

«…Вчера снова отбывала повинность у Глеба. Приехала на такси, он дал мне денег, более чем достаточно, чтобы взять машину. Чего в нем абсолютно нет – это жадности. Предлагал мне новую, более интересную и прибыльную должность. Отказалась. Во-первых, я и так не сплю ночами, размышляю о своем стремительном падении, во-вторых, страшно боюсь, что в банке узнают о моей связи с Б. Слава богу, вроде бы никто пока не бросает на меня косых взглядов. Я нема как рыба и даже с Ольгой не поделилась горячей новостью, что меня избрал своей фавориткой директор банка. И если какая-то роковая случайность, совпадение не разоблачат меня, надеюсь, удастся сохранить репутацию незапятнанной хотя бы в глазах сотрудников (о своих глазах я не говорю. Считаю себя падшей женщиной). Молю бога, чтобы удалось соблюсти тайну, пока непонятное желание Б. обладать мной не угаснет. Вчера, маскируясь, в темных очках, прибыла в дом Глеба. Секс с ВМ был потрясающ, чего абсолютно нельзя сказать о Б. Ноль эмоций с моей стороны. И – о, неожиданное счастье! – ничего не произошло. Для меня-то счастье, а для Б. кошмар. Не представляю, что с ним случилось. Он стоял у кровати, где я целомудренно камуфлировалась простыней, уже по пояс голый и листал свой блокнот, как внезапно схватился руками за голову и рухнул на постель. Он буквально катался по кровати, и, думаю, только мое присутствие сдерживало его от рычания и воплей. Несмотря на отвращение и злость, которые вызывает во мне Б., я, конечно, искренне пожалела его. Такие мучения! Приступ закончился минут через пять, и к моменту, когда боль отпустила, на Б. было уже страшно смотреть – белый как полотно, с выступившими на глазах слезами. Уткнулся мне в грудь лицом, я обняла его и прижала к себе. Так и сидели на кровати. Голубки. А еще через десять минут он совершенно оклемался, посвежел и стал прежним Б. – красивым, породистым мужиком. Но о сексе, к моей радости, речи уже не шло. Просто устроили совместный ужин – и ужинать вместе с Б. мне было совсем не противно, как заниматься с ним сексом. Я знаю, что не привлекаю его в роли изысканной собеседницы, остроумной полемистки, все, что ему нужно от меня, – животный секс. Он испытывает ко мне какую-то звериную, сугубо физиологическую страсть, лишенную духовности. Но в этот вечер, вечер без секса, он попросил меня остаться. Не хотел одиночества. А я, став случайно свидетельницей его мучений, смотрела на него по-новому: для женщины жалость является смертоносным капканом. Мой ненавистный банкир, вынудивший меня отрабатывать зарплату в постели, вовсе не так удачлив, самоуверен, благополучен и всемогущ, как кажется. Он извивается в тисках страшной боли и ничего не может поделать. Он так же слаб и бессилен перед лицом этого страдания, как я перед его напором и требовательностью. Я не могу сказать ему: „Оставьте меня в покое!“ – а он не может попросить об этом свою боль. В общем, поужинали славно и спокойно, будто добрые муж и жена накануне серебряной свадьбы. Б. сказал, что приступы стали терзать его чаще, я, вся такая медицински осведомленная, предостерегла, что, возможно, дело в нарушении мозгового кровообращения и рукой подать до инсульта. Он махнул рукой – да ерунда, просто очень много работаю, мало сплю. Вот-вот, язвительно подумала я, здоровье-то уже того, уплыло, а все скачет в кровати, как двадцатилетний. Конечно, голова заболит. Потом я…»

«…Она ждала мужа. Она не только красива, как мне рассказывала Лиза, но вся словно светится. У нее голубые глаза и светло-русые волосы, искусно мелированные. Очевидно, для Б. это был сюрприз, он вышел из здания, увидел Виолу в автомобиле и заулыбался. Они поцеловались, Виола мягко тронулась с места, и через минуту шикарная тачка с моим начальником и его женой на борту заняла свое место в автомобильной пробке около перекрестка. Я с грустью проводила глазами счастливую парочку и поковыляла к остановке. Интересно, о чем они будут говорить сейчас? Она расскажет, как провела день? Куда поедут? Сразу домой, или на какой-нибудь прием, или в ресторан? Чужая жизнь. Хоть один бы глоточек такой жизни. Но что это я разнылась? Мне стыдно жаловаться! Еще несколько месяцев назад такой заработок, как сейчас, показался бы мне невероятным, и вот, человеку всегда чего-то не хватает, я завидую Виоле, светской даме, жене банкира! Глупая. У меня свои радости, своя жизнь, очень даже неплохая теперь. Вчера купила Ирине костюм в бутике, она чуть не расплакалась – сто лет не надевала ничего нового. Какое счастье, что теперь я могу помогать ей, моему единственному родному человеку. У Машки уже четыре зуба, смешная, кусается. Я думала…»

«…Да, годится в отцы, но он совершенно меня очаровал. Элегантный, подтянутый, с серебристыми висками, очень предупредительный, заботливый, вежливый, остроумный. ВМ ни единым словом не дал мне почувствовать, что я путешествую на правах содержанки. ВМ и Роман что-то там переиграли, поэтому мы не можем лететь в Токио одновременно вчетвером. Роман и Ольга прилетят позже. Почти девять часов мы болтались в воздухе, но что это был за полет! Авиакомпания „Джал“ надолго задержится в моей памяти, вызывая приятные воспоминания о широких, удобных креслах, милых стюардессах-японках, огромном бифштексе, песочных розетках с черной икрой, шампанском и бордо из порционных бутылочек, сверкающем душистом туалете. В нашем салоне на втором этаже самолета было всего девять пассажиров. Несколько часов я проспала, устроившись сразу на трех креслах, а стюардесса заботливо укрыла меня пледом. ВМ рассказывал интересные истории из своей богатой приключениями жизни (он объездил всю Северную и Южную Америку, Африку, он исколесил вдоль и поперек Европу на своем автомобиле), смешил меня забавными анекдотами. Несколько раз нежно погладил мою руку. Удивительно! Как сильно на мою самооценку влияет отношение окружающих: впервые рядом со мной оказался мужчина типа ВМ, и я почувствовала себя интересной…»

– …Убрать?

Андрей, ничего не понимая, поднял голову от своего драгоценного манускрипта. Некрасивая, пасмурная девочка в униформе настойчиво тыкала влажной губкой под локоть сыщику.

– Можно здесь убрать? – повторила она.

Андрей внимательно осмотрел ее долгим, задумчивым взглядом, и девица внезапно покраснела и улыбнулась.

– Вы ведь уже поели? – более мягко сказала она. – Или еще посидите?

Андрей снова не ответил и продолжал смотреть на униформенную официантку, не замечая ее и думая об Алене. Девушка совсем смутилась и занервничала.

– Извините, я не хотела вас беспокоить! Просто подумала, может, надо убрать. У вас кофе кончился, принести еще?

Андрей безмолвно кивнул и уставился взглядом на недочитанную страничку. Через секунду услужливая и почти потерявшая сердце девица осторожно подвинула к нему стаканчик с кофе.

«…Почувствовала себя интересной женщиной, а не серой мышью. Возможно, это от выпитого шампанского, но скорее всего – именно от нескольких случайно оброненных комплиментов ВМ (кто в последний раз делал мне комплимент?!) у меня развязался язык, я даже пыталась острить. Почему-то он не носит обручального кольца, и даже следа на пальце я не заметила. Какое несчастье, что он женат! Хотя на что я претендую? Мужчина сказал мне несколько добрых слов и ласково посмотрел, а я расплавилась, пришпорила воображение – и понеслась! Жертва эскапизма. Как долго я размышляла об этой поездке, боялась, переживала. А увидела ВМ и замерла от восторга. В сладком сне я не могла себе представить, что такой мужчина будет держать меня за руку, предлагать бокал с шампанским и говорить комплименты…»

– Все, надо бежать, а то я не успею проводить, несчастного Батурского, – вслух сказал Андрей, решительно спрыгивая с высокого табурета.

От стойки за ним несся долгий теплый взгляд.

– Какой он красивый! И большой. И такой молчаливый! – тихо выдохнула неулыбчивая девица, полируя губкой пластиковую поверхность стойки.

– Да, хорош. Он часто сюда заходит, – поддержала ее другая официантка.

Глава 10

Ослепляющее солнце в ярко-синем небе дышало последним октябрьским теплом, желтая осенняя листва отливала золотом, ветки клена матово светились красным бархатом – природа словно хотела соответствовать богатству похорон. Кипенно-белое кружево теснилось, ограниченное полированным деревом гроба, металл ручек вспыхивал в солнечных лучах, алели бутоны свежих роз, пылали гвоздики на длинных серо-зеленых стеблях – и все это великолепие было абсолютно не нужно Глебу Батурскому, который скромно и грустно лежал в своем новом жилище и готовился навечно уйти под землю.

Андрей жадно обыскивал взглядом плотные торжественные ряды провожающих, пытаясь обнаружить на лицах дам и мужчин, шикарно разодетых в черное, следы подлинного горя. Толпа непринужденно обменивалась замечаниями, сохраняя для приличия видимость опечаленности моментом, но невооруженным глазом было видно, что здесь никто не собирается стенать от горя и рвать на себе волосы. Глеб Батурский дал повод собраться и поговорить, и лицемерно-скорбная компания с благодарностью использовала дарованную возможность.

Пряжников удачно пристроился в арьергарде у двух толстых красавиц в черных шляпах и очках и прилежно внимал их репликам, кладбищенская атмосфера не мешала им с убийственным азартом предаваться сплетням.

– Ты только посмотри, какой у нее костюм! Невероятно, сколько же это стоит? И хотя бы всплакнула для приличия! – Ароматная толстушка, обернутая в тридцать метров черного шифона (невзирая на открытый гроб и лишние килограммы, ей удалось выдержать в наряде необходимую по модным стандартам прозрачность), терроризировала взглядом Виолу Батурскую.

– А что ей плакать? Они же почти год как в разводе. – От второй разговорчивой красавицы пахло не менее приятно, и она также светилась белым телом под прозрачной тканью.

– Не в разводе. Глеб так и не дал ей развода.

– Да знаю я.

– Уж как она ни вымогала из него этот развод…

– Глеб, наверное, не хотел с ней судиться из-за раздела имущества. Уж она бы потрясла его основательно, оттяпала бы денежек!

– Да ничего бы она не оттяпала. У Глеба не больно-то оттяпаешь. Крут и неприступен. Если бы были дети, то можно было б на что-то рассчитывать. А так…

– Но все же он не давал Виоле развода. Почему тогда? Значит, что-то его останавливало? Точно я тебе говорю, из-за денег. Виолка наняла бы свору адвокатов, предстала бы замученной жертвой домашнего террора, сочинила бы справку из психбольницы, что у нее развился невроз из-за поздних возвращений Глеба с работы, и вообще приехала бы в инвалидной коляске – и отсудила бы себе миллиончик-другой долларов.

– Ну, возможно…

– А теперь… Интересно, что он оставил Виоле? А вдруг он в завещании все отписал своей проститутке?