Оранжевая электричка

Короткое раздумье. Потом решительный голос:

– Хорошо. Скажите мне адрес. Я сейчас приеду.

Коньшин назвал улицу и дом, объяснив, как лучше ехать.

Через полчаса напротив остановилось такси. Рыжая Доцентша вышла решительно из такси, в руках у нее был целлофановый мешок.

– Вот, – сказала она, даже не поздоровавшись. – Это костюм. Переоденьтесь в подъезде, и едем ко мне.

Коньшин взял мешок, зашел в подъезд и переоделся в завлабовский костюм, рубашку, галстук, носки и ботинки. Костюм оказался тесноват, ботинки велики, галстук не доставал до живота, не хватало какой-нибудь нелепой шляпы, чтобы окончательно превратиться в клоуна.

Петр Кириллович сложил у своего порога халат, тапки и вышел па улицу. Доцентша курила сигарету, прислонившись к капоту такси. Увидев Коньшина, она глубоко затянулась и бросила сигарету в урну.

– Поехали.

– Я не поеду.

– Почему?

– Так… Я лучше посижу в сквере. До утра… А потом подстерегу его у дверей. Как только он откроет дверь, я ногу вставлю…

– Но всю ночь…

– Ничего… Я терпеливый.

– Езжайте, – сказала Доцентша шоферу. Она открыла сумочку и сунула в окошко купюру: – Спасибо.

Машина рявкнула и унеслась. На повороте она подмигнула зеленым глазом.

– Посидим в сквере, – в голосе Доцентши был почти приказ.

Они перешли через дорогу, немного прошли по дорожке и, не сговариваясь, сели на скамейку под огромным цветущим кустом сирени.

– Да, пожалуй, вы правильно сделали, что не поехали, – сказала Доцентша. – Иначе могла произойти какая-нибудь глупость. Не терплю глупостей и неожиданностей. Все должно быть заранее предусмотрено и обговорено. Как вы считаете?

– У меня другой характер. Я, наоборот, люблю, случай, неопределенность, приключение…

– Издержки холостяцкой жизни.

– Нет… От рождения.

Доцентша закурила, протянула пачку Коньшину:

– Согрейтесь.

Он неумело закурил. Запах дыма мешался с сильным, влажным от росы запахом сирени.

– Если вы любите приключение, почему же тогда не поехали? Боитесь меня?

Петр Кириллович немного подумал.

– Только не врите.

– Если быть честным – да.

Они долго молчали. Рыжая Доцентша потушила сигарету о доску лавочки и сразу же закурила другую. Потом она сказала:

– Это я во всем виновата. Мой рассудочный характер. Мне надо было применить обычные женские штучки, которые проверены веками: пофлиртовать, пококетничать, отпустить вам парочку комплиментов. Мужчины, вопреки общепринятому мнению, падки на комплименты в сто раз больше, чем женщины. А я начала рассуждать. Раскрыла вам карты. Я, дура, думала, что если у меня аналитический ум, то у мужчин тем более. Разве я могла подумать, что вы эмоциональнее любой красной девицы… Я на вас тогда здорово разозлилась. Со злости даже глупость сделала… Поспешила с замужеством… Женила на себе этого недотяпу… Не та ставка… Мелко плавает… Ленив… Полное отсутствие честолюбия… Так… Холодец говяжий… Выпить да поваляться с газетой на диване – больше ему ничего не надо…

– Мне тоже больше ничего не надо, – усмехнулся Коньшин.

Рыжая Доцентша повернулась к нему и приблизила свое лицо к лицу Петра Кирилловича. Они встретились глазами. Глаза Доцентши в темноте расширились и слабо мерцали зеленоватым светом. Огни проезжавших машин то зажигали их, то тушили, и Коньшину казалось, что он всматривается в светофор, у которого едва теплится зеленое напряжение.

Так они смотрели в глаза друг друга. Казалось, сдвинься их головы еще чуть-чуть, всего на несколько миллиметров, и произойдет что-то непоправимое, неожиданное, непредвиденное, «глупость»… Петр Кириллович чувствовал, как пахнут волосы Доцентши: смесью запахов майской листвы, сырой земли, сигаретного дыма и сирени, – значит, правда он слышал: волосы рыжих вбирают запахи, как губка.

– Нет, вы другой, – прошептала Доцентша. – Вы умный, добрый, талантливый, честный… Но вы неудачник… Так бывает часто… Стечение обстоятельств… Стечение обстоятельств губит и более сильных, талантливых людей. Вам не повезло кое в чем. В частности, с женой. Вот и все. Ничего страшного. Вы еще молоды. Не озлоблены против человечества. Вам просто надо немного помочь. Если бы вы тогда согласились… Но вы не могли согласиться… Теперь я понимаю… Век живи и век учись. И дураком помрешь. Я считала себя абсолютно умным человеком, а оказалось, что я круглая дура. Теперь вы должны понять. Вам могу помочь только я, ибо только я понимаю вас до конца…

Она замолчала. В тишине послышался треск сучьев, тревожная возня листвы, тяжелое дыхание огромной туши, ломившейся через кусты. Это вдруг налетел порыв ночного ветра, очевидно пристроившегося поспать где-нибудь в ложбинке и спугнутого промчавшейся электричкой. От куста сирени на голову Доцентши упала черная тень. Глаза ее потухли и словно ввалились, подбородок как-то скрючился, щеки сделались впалыми, и Рыжая Доцентша вдруг превратилась в старуху, почти что в смерть, как любят изображать художники. Не хватало только косы.

Коньшин невольно отшатнулся. Женщина грустно рассмеялась.

– Ну, вот, – сказала она устало. – Опять я допустила ошибку. Мне надо было целовать вас, а я снова принялась рассуждать.

Доцентша встала. Видно, все-таки она не теряла надежды, потому что стоя продолжала смотреть на Коньшина. Тот тоже поднялся.

– Я все равно с ним разведусь, – сказала женщина… – И буду свободна… Какое-то время…

Петр Кириллович молчал.

– Поправьте мне платок, – сказала она устало.

Петр Кириллович осторожно поправил на ее плечах красивый черный платок с огромными красными цветами. Плечи у Доцентши были горячие. Коньшин невольно задержал свои руки.

Она как-то робко заглянула ему в глаза опять зеленым взглядом.

– Хоть есть надежда?

Он покачал головой:

– Я никогда не женюсь.

– Обет?

– Нет… Просто… Никогда.

– Ну и глупый… – она осторожным движением освободилась от его рук. – Глупый… Я могу предсказать вашу судьбу.

– Не надо.

– Мне жаль вас.

– Каждому свое.

– Это уж точно.

– Спокойной ночи. Хотя… какая-то там спокойная ночь… Прощайте…

– Прощайте.

Она вышла на шоссе и подняла руку. Первая же машина затормозила. Прежде чем сесть, Доцентша махнула Коньшину рукой.

Остаток ночи Коньшин провел на лестничной клетке, расстелив халат перед своей дверью. Завлаб проснулся около девяти. Петр Кириллович слышал, как он умывался, хлопал дверцей холодильника, гремел чайником. Потом щелкнул замок. Коньшин быстро вставил ногу в дверь, потом навалился на дверь и наконец-то очутился у себя в квартире.

Завлаб не оказал никакого сопротивления. Он даже испугался. На Коньшина из полумрака прихожей таращилась бледная прилизанная физиономия Димки.

– Ты что… как слон… Ты откуда взялся? – пробормотал завлаб. – Бросил меня одного… Черт… голова раскалывается… Дай мне анальгин. Ты у бабы был? Ну даешь! Так друзья не поступают. Ладно, я поехал в институт… Приезжай… В одиннадцать совещание… Звонил сейчас домой. Бросила трубку, зараза. Ну теперь будет дело.