Оружие скальда

С этими словами Торвард кивнул Эйнару, и тот подал Эгвальду меч, не очень длинный и тяжелый, но умело выкованный и остро отточенный. Эгвальд осторожно взял его, как будто ждал подвоха, и стал осматривать.

— А мой меч будет деревянным, — продолжал Торвард, и Эгвальд поднял на него изумленный взгляд. — Да, — спокойно подтвердил Торвард, — вроде тех, какими забавляются малые дети. Думаю, это уравняет нас с тобой.

Эгвальд молчал, глядя ему в лицо, пытаясь понять,что задумал его противник, чего он хочет добиться этим поединком, то ли благородным, то ли просто нелепым. И Торвард добавил:

— Лекарка сказала, что тебя успокоит только моя кровь. Так ты получишь ее, если боги и удача на твоей стороне. И больше слэтты не станут говорить, что я украл у вас победу с помощью боевых оков моей матери.

Эгвальд скривил уголки рта. Ему не хотелось говорить вслух о том, о чем он сейчас подумал. Все-таки это решение Торварда не могло не заставить его призадуматься.

— И я клянусь тебе, — Торвард вытащил из-под рубахи маленький кремневый молоточек, висевший на ремешке у него на шее, и показал Эгвальду, — что ни моя мать, ни другие колдовские силы не будут помогать мне. Пусть меня поразит своим молотом сам Тор Громовик, если я не буду рассчитывать только на свои собственные силы!

Произнося эти слова, Торвард ощутил где-то в глубине своего существа сильный внутренний трепет. Его клятву услышали боги. Регинлейв не придет, даже если ее помощь будет нужна. И где-то глубоко кололо горячей иглой сомнение — а хватит ли ему для божьего суда этих самых собственных сил? Многие годы Торвард связывал образ силы с образом отцовского меча, который так и остался для него недоступен. И если боги не хотят отдать ему Дракона Битвы, так, может, они не очень-то благосклонны к нему? А без благосклонности богов берсерк не устоит даже против маленького мальчика. Как без уверенности в себе. Снова вспыхнули перед ним зеленые, ехидно-мстительные глаза Дагейды, и ее же голос, полный сладкого яда, запел: «Сын его ныне трусливо…» Торвард конунг был молод, здоров и крепок, но где они, его силы?

— Чего ты хочешь? — спросил наконец Эгвальд, глядя прямо в глаза Торварду.

— Я хочу одного: чтобы ты и… и та, что послала тебя сюда, сами могли убедиться, сколько правды в тех стихах, — жестко ответил Торвард.

Эгвальд молча взвесил меч в руке. Этого объяснения было достаточно. Каждый имеет право отстаивать свою честь, и Торвард конунг избрал для этого не худший путь.

— Я думаю, здесь хорошее место, — сказал Эгвальд.

Хирдманы дали каждому из них по щиту, и они заняли места напротив друг друга.

— Твой удар первый, — сказал Торвард. — Ведь я вызвал тебя.

— Вот еще! — Эгвальд усмехнулся. — Я вызвал тебя еще с месяц назад. Опередить меня в этом тебе уже не удастся. Твой удар первый!

Не споря больше, Торвард ударил своим деревянным мечом. Эгвальд отбил удар и ударил сам, но Торвард встретил клинок щитом и отвел вниз. Он был осторожен, пробуя, много ли сил сохранил Эгвальд.

Эгвальд тоже не спешил кидаться вперед. То ли он был слишком слаб после раны и месяца взаперти, без свежего воздуха, движения и ежедневных упражнений, то ли его сковывала мысль о том, что оружие противника ненастоящее и не способно причинить ему вред. И собственный меч казался ему все более тяжелым. Он надеялся, что сохранил больше сил!

Оба противника осторожно двигались по каменистой площадке перед корабельным сараем, то наступая друг на друга, то отступая. Хирдманы вокруг молчали, слышался только глухой стук от ударов оружия о щиты.

Сначала Торвард стоял спиной к фьорду, но в ходе поединка они поменялись местами, и теперь за спиной у Торварда был корабельный сарай, а у Эгвальда — блестящая полоса фьорда. Корабельные сараи стояли ближе к морю, чем усадьба, отсюда было видно и устье длинного узкого Аскрфьорда, и море за ним.

И вдруг Эгвальд заметил, что его противник стал между ударами посматривать куда-то мимо его плеча, за спину. Это слегка встревожило Эгвальда: во время поединка уж очень неприятно не знать, что делается у тебя за спиной, когда противник об этом знает. Но то, что Торвард видел, поначалу никак не влияло на ход поединка, только черные густые брови Торварда сомкнулись круче.

И вдруг Торвард на мгновение замер. В настоящем бою это могло бы стоить ему жизни. Но Эгвальд, так же внимательно наблюдавший за его лицом, как сам Торвард за берегом фьорда, тоже замер. А Торвард отскочил назад и поднял щит над головой. Глаза его смотрели мимо Эгвальда на фьорд.

Эгвальд обернулся. В горловину фьорда неподалеку от них входил корабль — небольшая торговая снека на двадцать гребцов. Парус был свернут, но и без паруса оба они узнали корабль, узнали голову выдры на его переднем штевне.

— Не зваться мне сыном колдуньи… — пробормотал Торвард, сам не зная, отчего вдруг накатило на него тяжелое предчувствие еще неизвестной беды. Могли быть десятки причин, по которым Халлад Выдра, уплывший дней десять назад к землям раудов и слэттов, мог вернуться с полдороги. Десятки причин. Но Торвард был уверен, что возвращение Халлада имеет к нему, Торварду конунгу фьяллей, самое прямое отношение и ничего хорошего ему это не обещает. И ему вспомнилась мать. Сейчас было одно из тех тяжелых и редких мгновений, когда в душе Торварда просыпались какие-то глухие отголоски ее чудесных способностей.

Эгвальд опустил меч. В его роду не было колдунов, не было даже ясновидящих, но в это мгновение он решительно и безоговорочно поверил изменившемуся лицу своего противника. Прибытие этой маленькой снеки стоило того, чтобы два конунга отложили свой поединок.

На другой же день после приезда в Усадьбу Конунгов над Озером Фрейра Бергвид Черная Шкура снова уехал куда-то. Кормчий «Черного быка», которого Ингитора успела заметить и запомнить, остался в усадьбе, и она решила, что Бергвид отправился куда-то во внутренние области квиттов. О ней он даже не вспомнил, и никакое внимание конунга не могло бы порадовать Ингитору больше, чем это полное забвение. Асварда тоже не было видно, и это ее огорчало. Единственный близкий человек, знакомый с детства, сейчас приобрел для нее огромную ценность.

В Усадьбе Конунгов всего было вдоволь, рабы и женщины обращались с Ингиторой сдержанно и почтительно — должно быть, оттого, что еще не поняли, какое место она займет при конунге. Ей не мешали ходить по усадьбе где вздумается, но за ворота выпускали только вместе с кюной Оддой и в сопровождении десятка орингов. То ли охраняли, то ли стерегли. Ингитора склонялась к последнему. Кюна Одда сделалась с ней почти неразлучна и открыто признавалась, что еще ни к кому не бывала так привязана, как к ней. Целыми днями, без особого усердия расчесывая шерсть, Одда расспрашивала Ингитору обо всем на свете — о древних деяниях богов и героев, о племенах и конунгах Морского Пути, о ее родной усадьбе Льюнгвэлир, о семье Хеймира конунга, о Ньёрдовых стадах и дочерях Эгира. Рассказывая, Ингитора и сама удивлялась тому, как много, оказывается, она знает. Раньше ей не приходило в голову, что история о поединке Сигурда с драконом Фафниром, которую она в подробностях знала с раннего детства, кому-то может быть вовсе не известна и взрослая женщина будет слушать ее, открыв от удивления рот и уронив гребень на колени.

Сначала Ингитору коробила необходимость сидеть рядом с дочерью рабыни и беседовать с ней как с равной. Но потом она притерпелась и даже стала относиться к Одде с легким оттенком покровительства. Кюну квиттов нисколько не обижало такое отношение. Напротив, она с готовностью признала Ингитору во всем лучше себя и была ей благодарна за дружбу. И Ингитора могла бы быть спокойна за свое будущее в Усадьбе Конунгов, если бы не была уверена, что сам Бергвид очень мало считается с будущей матерью своего наследника.