Осколки

— Иди сюда, — поманил он. — Пришло время преподать тебе урок.

И его урок был чрезвычайно подробным, он особенно тщательно рассказывал ей свои предпочтения, как ему нравилось, чтобы сосали его член. Она была в полном восторге от его контроля, как он способен сдерживать свое напряженное тело, несмотря на то, что она сосала, лизала, гладила его почти час. Он был твердым как мрамор, его член был длинным, толстым и пульсирующим, большая головка налилась из темно-красной став почти фиолетовой. Под его хриплые указания, она научилась расслаблять свое горло, чтобы полностью взять его в рот, без позывов к рвоте, двигаться вверх-вниз своим языком по всей длине, иногда медленно, а иногда быстро щелкая языком, когда его головка находилась между ее губами, а потом толкалась языком в его шелку. В какой-то момент он накрыл ее руку своей, подведя к своим чрезвычайно набухшим яйцам и точно научил ее, как правильно и с каким давлением их ласкать. Он двигал ее рукой, поглаживая свой член от головки до основания, показывая ей движения, которые ему нравились.

И наконец его железный контроль дал трещину, его дыхание стало прерывистым, он начал двигать бедрами вверх, поднимаясь с кровати, при каждом захвате ее губ или движением ее руки.

— Заставь меня кончить, Ангел, сейчас, — хрипло скомандовал он. — Возьми меня в свой сексуальный ротик и покажи все, чему ты научилась сегодня.

Стремясь ему угодить, чтобы доказать насколько талантливая она ученица, она сделала именно то, что он хотел — ее рот отчаянно работал, пока она двигалась вверх и вниз по его члену. Ник собрал ее волосы и накрутил на кулак, сильно потянув, пока она продолжала усердно сосредотачиваться на его ублажении, чтобы заставить его испытать оргазм. Она потерялась в своих усилиях, используя свои руки, губы, язык, рот, уговаривая его на оргазм, кровь ревела у нее в ушах, когда она полностью сосредоточилась на том, чтобы доставить ему удовольствие. Она едва слышала короткое, гортанное проклятие, которое вырвалось из его груди в тот момент, когда его рука крепко зажала ее голову, удерживая на месте, когда он расслабился и выстрелил ей в рот, затопляя горячей спермой в большом количестве, гораздо больше, чем она могла проглотить за раз. Ник последний раз содрогнулся, последний раз прошлась дрожь по его телу, и он рухнул назад на кровать.

Все еще будучи полностью сосредоточенной, чтобы ему угодить, она облизала его вверх и вниз, как котенок, слизывая любую каплю его спермы с тела, пока он не схватил ее за подбородок, приподняв и встретившись с ней взглядом.

— Хватит, Ангел, — твердо сказал он. — Я думаю, что ты сосала… и облизала меня до сухости. А теперь иди сюда.

Он потянул ее к себе, прижав к своему телу, и ей понравилось ощущение его горячей, влажной кожи. Он поцеловал ее длинным, глубоким поцелуем вместе с языком, дегустируя солоноватую сперму, остатки которой все еще были у нее во рту, так же, как она пробовала свою мускусный вкус раньше.

Глава седьмая

— И что именно это такое?

Анжела вздохнула, повернувшись к Нику. Он безжалостно проверял ее шкаф, правда, в шкафе было не так уж много, но он отбрасывал в сторону все, что находил, начиная с ее любимых мешковатых штанов с дырками на коленях в случайно разбрызганных пятнах краски, до пары темных балеток, которые он заявил были уродливыми, как задница тролля, нижнее белье из белого хлопка, на которое он только покачал головой с немым отвращением, прежде чем отбросить его на увеличивающуюся стопку одежды на выброс.

Она начала паниковать, как только увидела белую футболку у него в руках.

— Эй, нет, только не это! Это моя счастливая футболка.

Он огорчился, заметив разорванный вырез, полдюжины дырок и пятно, подозрительно напоминающее соус для пиццы или кетчуп.

— Я не знаю какую удачу эта футболка тебе принесла, но могу точно назвать одно место, где тебе, черт возьми, точно не повезло, когда она была на тебе.

Она все равно тщетно пыталась вырвать футболку у него из рук.

— Пожалуйста, Ник. Мой отец купил ее мне, когда я подписала письмо о поступлении в Стэнфорд. Это было единственное признание от всей моей семье, которое они мне когда-либо проявили, что я единственная туда поступила.

На белой футболке было написано название университета Стэнфорда, а также была в красном цвете выполненна эмблема, но сама футболка выглядела так, будто ее усиленно носили, потому что она была любимой. Ник еще пару минут смотрел на нее, потом неохотно протянул Анжеле.

— Ну, это однозначно намного больше, чем мой отец дал мне, когда я подписывал документы, так что забирай. Только не одевай ее в моем присутствии, — предупредил он.

Она подарила ему нахальную ухмылку и сняла футболку с его вытянутого пальца.

— Я обещаю, что буду носить ее только, когда у меня будет стирка или я буду мыть пол.

Ник внимательно поглядел на нее.

— Эта футболка похожа на тряпку, которой следует мыть пол.

Она убрала ее в ящик комода.

— Я надевала эту футболку на разминку перед каждой игрой в волейбол в университете. И если я начинала в ней разминку, мы никогда не проигрывали. Вот почему это моя счастливая футболка. Разве у тебя нет таких вещей, которые ты надевал до или во время игры, чтобы они принесли тебе удачу? Или, по крайней мере, обыденные вещи, которым ты придерживался, какое-то суеверие?

Он отрицательно покачал головой, продолжая выбрасывать ее одежду из шкафа.

— Мои обычные занятия, как ты их называешь, заключались в том, чтобы прийти вовремя, всегда быть в форме, а затем отбить нападающих с такой силой, насколько мог. Если ты усиленно тренируешься, готовишься правильным образом, тебе не нужны вещи для удачи или суеверия. Тебе нужно только мастерство и преданность своему делу. Похоже, у тебя собралась куча вещей для пожертвования, Ангел. Хотя я не уверен, что некоторые из них возьмут даже сэконд хэнды. Скорее всего это материал для ветоши, на выброс.

Она снова вздохнула, взяв коробку больших мешков для мусора, которую он сказал ей купить.

— Я же говорила тебе, что не одеваюсь. На самом деле, если у меня начинались лекции в десять утра, до этого времени я обычно ходила в пижаме и тапочках. Я вижу, что ты их тоже нашел, — добавила она, рассматривая кучу сваленной одежды.

— Ангел, красивые, сексуальные двадцатилетние женщины не носят фланелевые пижамы с персонажами из мультфильмов. Или тапочки, съеденные молью, которые похожи, мать твою, на что они похожи?

— На обезьянок, конечно. Как ты не можешь этого не видеть? И мне нравятся эти тапочки. Почему я не могу их носить?

— Нет. Думаю, в них грибок. Я знаю, что они плохо пахнут. Их выбрасываем.

Анжела постепенно стала раздражаться.

— Я не совсем понимаю, почему для тебя стали так важны пижама и тапочки. В конце концов, ты же не видишь меня в них здесь, когда я засыпаю или просыпаюсь, не так ли?

Она тут же пожалела о словах, как только их произнесла, и с ужасом смотрела на него, с полным раскаяньем. Его глаза тут же опасно сузились, у рта появилась тонкая линия раздражения.

— Уже жалуешься, Ангел? — спросил он низким, неприятным голосом.

Она с отчаяньем покачала головой.

— Нет, нет, совсем нет. Мне… прости. Я даже не знаю, почему я сказала нечто подобное.

— Забудь. — Его голос был ровным, без эмоциональным. — Почему бы тебе не собрать все эти вещи в мешки? Ты решила, что будешь с ними делать?

Она не смела поднять на него глаза, заполняя мешки для мусора, не желая видеть его гнев, который она поняла отражается у него на лице.

— Выкинь эти отвратительные вещи, а остальное сдай в виде пожертвований, в магазин, который находится в нескольких кварталах отсюда.