Основной закон 2
Шрифт:
Гражданин Плиев ещё немного попыхтел, покидал злобные взгляды, потом поднялся и пошел. В дверях кухни обернулся. Видимо, хотел сказать что-нибудь вроде: «ты у меня ещё попрыгаешь». Но встретился взглядом с Валериком, сдулся и, еще более злой, вышел. В прихожей пнул дверь – ага, лёгким ботинком, рассчитанным на перемещение между тёплой машиной и теплым кабинетом да по специально прибитой снизу железной пластине. Зашипел, как раскалённая сковорода, на которую плеснули полстакана воды, и убрался. Хотел долбануть дверью, чтобы штукатурка осыпалась, но и тут не вышло, доводчик помешал. А снаружи морозец давит, и в тех тонких ботиночках даже минуты не продержаться. Добежал до машины, плюхнулся на заднее сиденье. Что уж он водителю выговаривал – неизвестно, но дорогущий
Вслед Валерик ничего посылать не стал. Просто набрал заученный наизусть номер:
– Анатолий Евгеньевич, доброе утро. Меркушин беспокоит. Тут у меня сейчас…
На другой день приехал участковый. Серьёзный, хмурый. В дом заходить не стал. Поздоровался за руку и говорит:
– Тут, Григорич, - это он так взялся Валерика величать, - дело нехорошее творится. Да, за тот раз, за мальца моего спасибо тебе великое. Мало того, что к вечеру выздоровел, так теперь и врать зарёкся. По крайней мере, дома. А за то, что ты бабе мозги вправил – спасибо вдвойне, до сих пор она очухаться не может. Стоит имя твоё помянуть – замолкает, оглядывается и ховается куда подальше. Но дело не в том. Появились у нас в посёлке какие-то телевизионщики. По домам ходят, о тебе выспрашивают. Намедни к нам заходили. Я-то на службе, а супружница дома с детьми сидела. Вот она им и напела о тебе. Мне младший потом тишком рассказал: всякой гадости наплела. Что было, что не было, семь вёрст до небес и всё лесом. А те слушают, снимают, да записывают. В общем, судя по всему, копают под тебя. Не иначе, западлу какую готовят.
Валерик чуток подумал:
– Спасибо за предупреждение. Что за контора, я догадываюсь. Может, всё же, зайдёшь, хоть чаю выпьешь?
– Не, Григорич, не могу, - отказался участковый. – Служба, сам понимаешь.
Сел в уазик и отвалил.
Это были еще цветочки, а вообще – чем дальше продвигалось лечение Иринки, тем больше появлялось всяких неадекватов. То ли заработал какой-нибудь кармический закон воздаяния, то ли успехи одного человека словно магнитом притянули завистников, недоброжелателей, мошеников и прочих гнилых людишек, но всяческие прохиндеи потянулись вереницей. То придёт бедно одетая дама и ну плакаться о несуществующих голодающих детях. Мол, подайте. Или даже дети имеются, и на самом деле бедствуют. Но деньги будут потрачены не на детей, а на путёвку в Таиланд, например. Про всяческие фонды, благотворительные организации и прочее и говорить не стоит.
Спасало лишь умение Валерика чувствовать враньё. Если с порога человек назывался чужим именем, то так же с порога и отправлялся в пеший эротический тур. А если имя было настоящим, а история ложью, то имечко это прямиком отправлялось товарищу Трофимову. То же и с благотворителями. Лишь двое оказались достаточно честными, чтобы начать обсуждать конкретные варианты помощи.
Но это всё было неважно. А важно то, что Иринка мало-помалу оживала. С утра пораньше, как она проснется, её кровать–трансформер подкручивали, переводили в полулежачее положение и подкатывали к окну. И пусть половину обзора закрывал забор, но за ним были видны и лес, и небо, и облака, и снег. Всё лучше, чем пялиться на потолок. Сейчас, спустя несколько недель, она уже была в состоянии есть почти нормальную пищу – пока что, конечно, пюре да кашки, компотики да кисели. Да и не своей рукой, а с ложечки. Но аппарат для энтерального питания теперь пылился в углу.
Тем временем жизнь шла своим чередом. Дважды в день приходили и приезжали клиенты, оставляли в уплату по большей части деньги. А такого, чтобы пытались пролезть совсем уж на халяву, не было вовсе. Даже те, у кого почти ничего не было, норовили отдать хоть что-то. Как-то женщину пришлось уговаривать не снимать с левой руки тоненькую обручалку. Как уж случилось так, что её сын полностью потерял зрение, Валерик не стал допытываться. Но поправить дело смог за один сеанс, а потом отбивался от искренней благодарности. Не мог он забирать у людей последнее.
А как-то раз явилась
по направлению Венедиктовны дама. Привезли её на длиннющем лимузине, с машиной охраны в сопровождении. Вышла она – прямо королевишна: в горностаевой шубе до земли, вся в золоте и дорогих камнях. Никаких стекляшек, всё исключительно натурально. Это Валерик после опытов с кристаллами распознавал влёт. Ситуация у неё была сложная: живот, грудь, плечи, бёдра сплошь в рубцах. По молодости да по дурости сбежала с мальчиком от родительского диктата, попала в дурную компанию. Потом, как водится, мальчик исчез, а она помыкалась, поплюхалась, и в итоге угодила в руки маньяку. Вот он-то над ней и поработал. Ей повезло: родители были далеко не бедными, подняли на уши всех, кого могли, и успели едва ли не в последний момент дочку спасти. Ну и врачи постарались, удержали на этом свете. Только из внутренностей вырезали много чего, что сохранить уже не удавалось.Лечить её пришлось аж в четыре приёма, но в итоге всё удалось восстановить. Когда она встала перед зеркалом и увидела себя без единого шрама, то не прыгала и скакала от счастья, как большинство других, кто за красотой приезжал, а ревела навзрыд в три ручья. А когда узнала, что теперь может детей иметь, то выгребла из сумочки всю наличность, что была при себе, всё золото, что на ней было сверху бросила, серьги чуть не с мясом из ушей выдрала. Едва уговорили шубу не оставлять: ну в самом деле, куда её? В тот раз Валерик слова не сказал, всё отданное принял. Только подстраховался: через ту же Венедиктовну с клиенткой договорился, на драгоценности дарственную составил. А то приедет через недельку муж или родитель этой дамочки с адвокатом и предъявит какую-нибудь статью. А с уголовкой, наверное, и Трофимов не поможет.
Через месяц Иринка уже начала потихоньку двигать пальцами рук. Перед ней повесили телевизор, положили под руку пульт – лишний стимул тренироваться. И говорить она начала, только тихо и помалу, уставала быстро. В общем, имелись все поводы для оптимизма. Вот только вся санобработка теперь легла на Веронику: едва придя в себя, девушка тут же начала стесняться Валерика. И тот факт, что прежде он её мыл, и мазями мазал, и успел снаружи всю изучить, не котировался. Старой подруге она доверяла больше.
Иринка и увидела ту передачу. И – нет худа без добра – это даже подстегнуло её восстановление. Была у неё на кровати кнопка звонка, для вызова медсестры. Работала кнопка исправно, но только установлена была неудобно, просто так не дотянуться. А тут на волне эмоций получилось. Вероника не сразу поняла, откуда идёт звонок. А как сообразила, бросила всё и кинулась к подруге. Та от волнения ни слова сказать не смогла, но Вероника и сама сообразила.
Валерик в это время работал с очередным пациентом, прерваться не мог. Ему потом рассказали, за ужином. В подробностях, красочно, с эмоциональными комментариями. А он сгрыз очередной коржик, запил чаем и сказал:
– Ты, Вероника, всех, кто там выступал, в чёрный список запиши. Остальное им свои же посельчане организуют.
И за следующим коржиком потянулся.
– А эти, кто передачу снимал? А телеканал, который её передал? Ты разве ничего с ними делать не будешь?
– А что с ними можно сделать?
– Как что? В суд подать за клевету.
– Суд будет им лишней рекламой. Не беспокойся, эти телевизионщики просто глупы, они не сообразили, куда полезли. Ведь не против меня выступили, а против людской надежды. Люди их и похоронят, вот увидишь.
***
Участковый приехал к целителю через неделю, поздно вечером. Тот не то, чтобы спать собирался, но гостей уже не ждал. Сидел в своей комнате, эксперименты с янтарём проводил. Услыхал стук в калитку, вышел, нежданного гостя на кухню проводил, за стол усадил, чай накрыл и сам сел напротив. Спросил для начала разговора:
– Что случилось? Опять с ребенками проблемы?
– Да нет, - поморщился участковый.
– С ними всё хорошо, мелкий – тот вообще в этом году не чихнул ни разу. Посоветоваться с тобой хочу. Ты парень, вроде, хоть и молодой, а толковый. Может, дельное что подскажешь.