Особенности брачной ночи или Миллион в швейцарском банке

Они опять обменялись взглядами, в которых ясно читались полное взаимопонимание и злорадная усмешка.

— Белое платье, — ухмыльнулся Хендрик, — кому-то оно должно понравиться.

Он стремительно покинул комнату через потайной ход, а старуха посуровела и велела снять золотую диадему, венецейскую кисею и наряд из вишневого алтабаса. Со смешанным чувством облегчения и разочарования я рассталась с одеянием богатой женщины, перед которой склонялись в поклоне дамы и кавалеры. Уж никогда не придется мне потрогать дорогую ткань и украсить лоб золотой диадемой. Бедный Блум, он так и не увидел меня красивой и изящной, статной и благородной. Так и останусь я в его памяти дочерью алхимика в темном платье с белой косынкой на плечах, девушкой скромной и неприметной. Я поймала себя на том, что думаю о Блуме как о живом. Сердце согрелось надеждой, что с ним ничего не случилось, что ему удалось выбраться из сожженного города и броситься на спасение невесты. Невесты… Чужой невенчанной жены! Игрушки в руках чудовища!

С помощью старухи я надела белое платье и взглянула в большое зеркало. О таком наряде я мечтала, когда представляла нашу свадьбу с Блумом. Узорчатый бархат, мягкий, как брюшки горностая, расшитый мелким жемчугом по подолу, со шлейфом и узкими рукавами на шнуровке. И тисненые кружева под шею. Скромно, но как красиво! Если бы довелось Блуму увидеть свою невесту в таком подвенечном платье, он ахнул бы и не сводил с меня влюбленных глаз до самой гробовой доски, и мы бы жили долго и счастливо, и наш дом был бы полон детей.

Да, полон детей…

— Хватит мечтать! — Прикрикнула старуха и протянула железный гребень. — Ты ему не ровня и думать не смей!

Я расчесывала волосы, выдирая целые клоки, которые невозможно было распутать, и на колени сыпались еловые иголки и сухие веточки. Но боли я не чувствовала, мне не давали покоя слова старухи. Что такое заметила она в моем лице, что ополчилась на Блума? И как она узнала о нем? Уж не ведьма ли она? И почему она думает, что я не ровня Блуму? Очень даже ровня! Ну и что ж, что батюшка занялся алхимией! Не всем же коротать время в бесконечных охотах и балах?!

Да, не всем коротать…

— Нет, заплетать косы не надо, оставь так, распущенными, — услышала я рядом голос маркграфа и вздрогнула.

Он стоял за спиной и рассматривал мое отражение в зеркале, как смотрит придирчивый покупатель на отделку дорогой безделушки. Его губы кривила довольная усмешка, будто предвкушал он забавный розыгрыш или долгожданный подарок. Старуха набросила поверх белого платья свой черный плащ, глубоко надвинула капюшон, и из юной невесты я превратилась в безликого монаха. Маркграф открыл потайную дверцу и поманил меня за собой. И я послушно пошла за ним, всем сердцем надеясь, что найду способ подмешать яд в его бокал.

Лунный свет пробивался через витражные окна залов, неясные тени шевелились в нишах длинных коридоров, ступени лестниц отзывались на наши шаги тихим скрипом. Мы шли по темному замку, вспугивая мышей и неясных призраков отгремевшего пира. Еще витали запахи жареного мяса, еще дрожали отзвуки умолкнувших лютен, но канули в ночную тьму живые голоса придворных. Ночь окутала Грюнштайн непроницаемым туманом снов и видений.

Тихо скрипнули дневные петли, и мы очутились в часовне. Огоньки поминальных свечей колыхнулись от сквозняка и вновь разгорелись ровным пламенем. Маркграф первым выскользнул на двор, чутко прислушался и потянул меня за собой. Вдоль стены мы обогнули часовню и оказались на кладбище. От ужаса из груди моей вырвался стон, ибо поняла я, что задумал владелец Грюнштайна: кровь очередной жертвы ему приятнее было выпить на фоне надгробных камней, луны и мертвецов, восставших из могил.

— Ш-ш-ш, — он прикрыл мне рот ладонью. — Не бойся.

Я не то чтобы боялась, я вся заледенела от дикого страха. От того страха, который заставляет шевелиться волосы на затылке, останавливает сердце и подгибает ноги.

— Ш-ш-ш… Обещаю, с тобой ничего не случится. — Он откинул капюшон моего плаща и шептал одними губами, почти уткнувшись в волосы:

— Мы только дождемся одного человека, ты выйдешь из-за надгробного камня и немного постоишь, он увидит тебя, а я посмотрю на его лицо…

— Ухху-у, — ухнул над нашими головами филин, прошелестели крылья и черная тень на мгновение потушила свет луны. Я не поверила ни единому его слову.

Маркграф вжал меня в камень огромного креста, который стоял угрюмым стражем рядом со свежим холмиком земли. Я слышала галоп его сердца, сердца мужчины, охваченного азартом погони. Я чувствовала его руку, сильную руку, обнимавшую талию. Я слышала его дыхание, от которого колыхалась прядь волос на виске. Я ощущала его взгляд, я чувствовала томление его тела и с замирающим сердцем ждала, что вот-вот он набросится и будет терзать мое тело.

— Не бойся… — шепнул он, и мне почудилась улыбка на его губах.

Тишина выползла из-под земли туманной дымкой и пала на траву предутренней росой. Холод стал пробираться по ногам, поднимаясь все выше и выше. Я вся заледенела то ли от страха, то ли от ночной прохлады.

В серой предрассветной мгле скрипнула дверь. Шорох шагов. Кто-то взболтал жидкость, сделал щедрый глоток и облегченно вздохнул. Бесформенная тень подкралась к свежему холмику, настороженно оглянулась и вновь приложилась к фляге. Удовлетворенно крякнув, тень вонзила заступ в землю и, натужно отдуваясь, копнула могилу несколько раз. В траве прошуршала мышь, фигура застыла, потом ожила, провела ладонью по лицу и в сердцах выругалась. Жидкость из фляги перетекла в глотку, тень удовлетворенно рыгнула и энергично принялась за дело.

— Дьявол их все забери, — бормотал землекоп, зло налегая на лопату. Комья летели в стороны и падали на соседние надгробья с сухим стуком.

Маркграф распустил завязки плаща на моей шее и легонько подтолкнул вперед. Плащ остался в его руках. Я сделала шаг, потом еще и еще и остановилась возле самой могилы. Бесформенная тень не обратила не меня внимания, ожесточенно разбрасывая землю и чертыхаясь сквозь стиснутые зубы. Мне пришлось подойти вплотную и дернуть его за полу камзола.

— А-а-а! — закричал, обернувшись, Магнус и выронил лопату.

— Дядя, что ты здесь делаешь? — маркграф появился из-за креста, подошел к могиле и взглянул в выкопанную ямку.

— Хендрик, Хендрик! — На Магнуса было жалко смотреть. Он весь побелел и держался руками за левую сторону груди. — Ты чуть не свел меня в могилу!

— Вот в эту? — племянник носком сапога поддел комок земли и столкнул его вниз.

— Я так и знал! Я так и знал! — толстяк обессиленно опустился на землю, достал из-за пояса флягу и потряс ее. Фляга была пуста.

— Что ты знал? — Маркграф наклонился и схватил дядю за отвороты камзола так, что ткань затрещала. — Что ты знал? Ну, говори!

— Я так и знал, что ты пошутил! — закричал дядя, вжимая голову в плечи. — Ты обманул всех нас! Зачем ты это сделал?! Я старый и больной человек! Я же на своих плечах нес ее гроб! Я плакал, как дитя, когда отец Бонифаций сказал «амен» и первая горсть земли упала на крышку! А теперь ты хочешь, чтобы мы все опять поверили тебе?! Ты злой! Ты отвратительный! Ты — исчадие ада! Ты смеешься над нами…

Магнус плакал настоящими слезами, размазывал их кулаком и шмыгал носом. Маркграф стоял над ним, в растерянности потирая подбородок. Из последних сил я добрела до стены часовни и прислонилась к холодному камню пылающим лбом. Сердце мое разрывалось на тысячу клочков от жалости к Магнусу и ненависти к Хендрику. Но больше всего мне было жаль несчастную Агнес, тело которой покоилось в земле, а тень ее водил за собой маркграф, безжалостно обманывая доверчивых родственников.