Останови моё безумие
Шрифт:
Судя по тому, как суетилась Татьяна Львовна на кухне, можно было предположить, что в доме затевается, по меньшей мере, торжественный ужин глав государств, но к счастью нас ожидала новогодняя ночь в семейном кругу. Перебивая мои мысли, Мира заговорила, на этот раз, обыденным тоном:
– Я пригласила к нам Инну и Макса.
– Я в удивлении поднял брови, Мира ответила молчаливым взглядом: «А что?»
– Наверное, у нас такая традиция, каждый новый год разбавлять семейный круг обществом друзей, - вспомнилась прошлая встреча нового, уже прошедшего года с приглашённым на неё малознакомым Анатолием.
– Не забывай, Влад, теперь он наш с тобой родственник
Не дал ей возможности закончить, добавив самостоятельно:
– … и муж Лизы.
– Неодолимое желание обнять её в этот момент и поцеловать в макушку, вдохнув свежий аромат её волос, не приправленный клиническими химикатами, вылилось в сокращении расстояния между нами и я помимо воли разума, но по завету сердца застыл в шаге от сестры, непозволительно близко от её спины.
Мира заметила ещё одну мою маленькую оплошность, грозившую принести нам большие неприятности, учитывая безмолвное, но надзирательское присутствие скупой на слова домработницы. Сегодня их было слишком много, и обещало быть ещё немало.
– Влад, ты нам мешаешь, только крутишься под ногами, присоединяйся к остальным в гостиной и лучше позови маму.
– Находчивость сестрёнки заставила меня оторопеть на секунду, которую можно было списать на растерянность, но активно покивав, я развернулся и пошёл прочь, прежде чем натворил ещё больше глупостей.
– Мужчины, - донеслось многозначительное от тёти Тани, хотя и вполголоса и вызвало у меня нескромную улыбку.
Отец сидел на диване, привалившись на один бок, и задумчиво переключал каналы, с телепередачами идентичного содержания о проводимых в стране празднествах и долгожданном ожидании Нового года. Больше в гостиной членов семьи не наблюдалось, видимо тётя Нина успешно проводит воспитательную работу с послушным зятем и несговорчивой дочерью.
– Пап?
– отец обернулся на мой голос, не заметив моего появления в гостиной.
– Владик, присоединяйся, будем вместе вздыхать по этой ахинее в ящике.
– Он коротко хохотнул, указывая на место рядом с собой похлопыванием ладони, я предпочёл расположиться в кресле.
Некоторое время мы действительно пытались присмотреться к увеселительным программам на плоском экране, но получалось откровенно не очень.
– Лизкин муж занимается тем же самым, - вдруг выдал отец, неодобрительно мазнув взглядом по экрану.
– Ну да, в некотором роде, - согласился я, не понимая, к чему именно подводит разговор отец.
– И Лизу нашу в это втянул, - продолжал он.
– У неё хорошо получается, пап.
– А ведь и образование есть у обоих, - не унимался он, толком не посвящая меня в своё негодование.
– Это прибыльный бизнес, пап, и им обоим нравится то, чем они занимаются, - наконец вступился за сестру и Толю.
– Так-то оно так, просто… а ну ладно, главное, что… нравится говоришь?
– сбивчиво выразился он, прямо заглядывая мне в глаза.
– Ага, - подтвердил я, широко улыбаясь.
– Не переживай за них.
– А как же Мира?
– нежданный окат холодной водой действует не так эффективно, а этот простой вопрос отца оказался таким результативным.
Я в свою очередь не мог выговорить простые: «А что Мира?», - так туго застрявшие в горле, словно навсегда.
– Твоя младшая сестрёнка, - он говорил с усилием, было видно как он сглатывает, попутно прокручивая все воспоминания о Мире, каждое мгновение пролистывая тяготы, через которые ей уже пришлось пройти. И мне было больно о том, что думалось отцу, и о чём он умалчивал, не посвящая, хотя мои
знания о жизни, душе и сердце сестры выросли до глобальных размеров. Но грудину скребло иное чувство неприязни к ещё только должному быть услышанным мною, только готовящемуся быть произнесённым отцом.– Анатолий, всё же хороший парень, - казалось, он сменил тему, но первые раскаты грома уже прогремели, и отсветы молнии засверкали во вдруг потемневшем небосводе.
– И любит Лизку, - я безэмоционально кивнул на очевидные слова, бывшие лишь преддверием грозовых искр.
– Я желал бы такого мужа и для младшей твоей сестры. Любящего, заботливого, мирящегося с её недостатками и болезнями, больше терпеливого, наверное, снисходительного к её болезной натуре.
И мне хотелось кричать, каждое выговоренное слово отдавалось не проходящей болью внутри, каждая открывшаяся рана в душе была расцарапана и теперь кровоточила черной слизью. Кулаки самопроизвольно сжались, тело моё скрючилось в подобие паралитического скелета старика, я начал задыхаться, как выброшенный в воду щенок, умеющий плавать, но безысходно страшащийся непобедимой стихии.
– … а она только балуется со своими картинками, да таскает тебя повсюду за собой, - последний гвоздь в непроницаемую крышку гроба, перекрывающей единственную возможность на спасительный вдох.
– И тебе никакой личной жизни, и к сестре твоей не подступиться с таким вот вечным сателлитом. Ты бы поговорил с ней. Тебя она послушает.
Ещё один кивок, и слава Богу, отцу не кажется странным моё неожиданное молчание и беспрестанное кивание разрывающейся на части от бесконечного шума и боли головой.
– Я поговорю, - каким-то образом удаётся выговорить согласие на свой смертный приговор, и я в последний раз безропотно смиряюсь, скрываясь фальшивой улыбкой, а ноги поднимают обездвиженное мукой безмолвия тело и уносят прочь.
На лестнице сталкиваюсь с тётей Ниной, возвращающейся из Лизиной комнаты:
– Мира пригласила к нам Макса с Ингой, хочу им позвонить, - голос ровный, хотя я объясняюсь не с женой отца и даже не с матерью Мирославы, а скорее сам с собой, нуждаясь в существовании причины своего побега.
Женщина с доброй улыбкой отпускает меня наверх, слегка кивая в знак одобрения, и моё искусственное усилие выглядеть порядочным человеком в её глазах начинает угнетать меня с новой силой.
Истекло два часа пребывания меня в некоем подобии убежища, пора было спускаться вниз и с белозубой улыбкой смеяться над шутками папы и остальных. Даже во время телефонного разговора с Максом я не мог выбросить из головы слова отца, в который раз вонзившиеся в сердце заточенным острием кинжала. Потирая потные ладони, и беспрестанно жмуря глаза, я пытаюсь избавиться от навалившейся усталости, солёная влага разъедает кожу рук и заставляет чувствовать себя грязным, ещё больше, чем я есть на самом деле, а оседающий в склярах песок делает взгляд мутным и полуслепым.
– Ну и как продвигается подготовка к встрече гостей?
– бодро и весело прошумел мой голос, когда я вновь окунулся в кипящую приготовлениями кухню. Глаза Миры сразу метнулись в мою сторону, и прочитанное в них осязаемое облегчение вернуло мне чувство реальности наших отношений. Её любовь обрушилась на меня в мягкой мимолётной улыбке и в спешном жесте протирания рук о фартук, словно она торопилась ко мне. Так и было.
Я озабоченно схватил сестру за запястье, ещё влажное, невзирая на недавние мысли, на давешний разговор с отцом и собственный укор о возрастании моих ошибок, и потянул на себя: