Остроумие мир. Энциклопедия
Шрифт:
* * *
Екатерина II послала Вольтеру в подарок ящичек из слоновой кости, самою ею выточенный. Ящичек этот подал мысль Вольтеру пошутить. Взяв несколько уроков у своей племянницы, он послал императрице в подарок пару чулок из белого шелка, присовокупив послание, написанное самыми любезными стихами. В нем Вольтер говорил, что, получив от нее мужскую работу, сделанную женщиной, он просит ее величество принять от него женскую работу, сработанную руками мужчины.
* * *
Императрица Екатерина II, разрешив одному флотскому капитану жениться на негритянке, сказала однажды французскому графу Сегюру:
—
* * *
Когда Екатерина II представляла приехавшему в Петербург австрийскому императору Иосифу II своего царедворца — графа Строганова, то, указывая на него, заметила:
— Вот счастливец! Он так крезовски богат, что не придумает средств промотаться.
* * *
Говоря о храбрости, Екатерина как-то сказала:
— Если бы я была мужчиною, то была бы непременно убита, не дослужившись до капитанского чина.
* * *
В одной из комнат великолепного дворца генерал-фельдмаршала Петра Александровича Румянцева-Задунайского, вельможи двора Екатерины II, стояли и дубовые, грубо обтесанные стулья.
Эта странность казалась для всех непонятною. У него часто спрашивали о причине удивительной смеси дворцового великолепия с простотою. Знаменитый полководец на это отвечал:
— Если пышные комнаты заставляют меня забыться и подумать, что я возвышаюсь над окружающим меня, то эти дубовые стулья напоминают, что я такой же человек, как и они.
* * *
Однажды граф Салтыков поднес императрице список о производстве в генералы. Чтобы облегчить ей труд и обратить внимание, подчеркнул красными чернилами имена тех, производство которых, по его мнению, надо было остановить. Государыня нашла подчеркнутым имя бригадира князя Павла Дмитриевича Цицианова.
— Этого за что?
— Офицер его ударил, — отвечал Салтыков.
— Так что ж? Ты выйдешь от меня, из-за угла на тебя бросится собака, укусит, и я должна Салтыкова отставить? Князь Цицианов отличный, умный, храбрый офицер; им должно дорожить, он нам пригодится. Таких людей у нас немного!
И собственноручно отметила: «Произвести в генерал-майоры».
Екатерина не ошиблась: князь Цицианов оправдал ее мнение, пригодился!
— Никогда я не могла хорошенько понять, какая разница между пушкою и единорогом, — говорила Екатерина II какому-то генералу.
— Разница большая, — отвечал он, — сейчас доложу вашему величеству. Вот изволите видеть: пушка сама по себе, а единорог сам по себе.
— А, теперь понимаю, — рассмеялась императрица.
* * *
При Екатерине было всего 12 андреевских кавалеров. Старый придворный князь Василий Иванович Жуков очень хотел получить орден Андрея Первозванного. Один из 12 кавалеров умер, и князь просил Екатерину ему дать этот орден — он был сенатор и очень глупый человек. Получивши ленту, князь пришел к царице, чтобы благодарить. После его спросили, что сказала ему государыня.
— Очень хорошо приняла и так милостиво отнеслась. Сказала: «Вот, Василий Иванович, такой уж ты человек, что никаких заслуг от тебя я и не жду, только живи, до всего доживешь».
* * *
У императрицы Екатерины околела любимая
собака Томсон. Она попросила графа Брюса распорядиться, чтобы с собаки содрали шкуру и сделали чучело.Граф Брюс приказал это Никите Ивановичу Рылееву. Рылеев был не из умных; он отправился к богатому и известному в то время банкиру по фамилии Томпсон и передал ему волю императрицы. Тот страшно перепугался и, понятно, не согласился. Рылеев же настаивал, что с него велели снять шкуру и сделать чучело. На шум явилась полиция, и тогда только эту путаницу разобрали.
* * *
У Потемкина был племянник Давыдов, на которого Екатерина не обращала никакого внимания. Потемкину это казалось обидным, и он решил упрекнуть императрицу, сказав, что она Давыдову не только никогда не дает никаких поручений, но и не говорит с ним. Она отвечала, что Давыдов так глуп, что, конечно, перепутает всякое поручение.
Вскоре после этого разговора императрица, проходя с Потемкиным через комнату, где вертелся Давыдов, обратилась к нему:
— Подите, посмотрите, что делает барометр.
Давыдов с поспешностью отправился в комнату, где висел барометр, и, возвратившись оттуда, доложил:
— Висит, ваше величество.
Императрица, улыбнувшись, сказала Потемкину:
— Вот видите, я не ошиблась в нем.
* * *
Английский посланник лорд Витворт подарил Екатерине II огромный телескоп, которым она очень восхищалась. Придворные, желая угодить государыне, друг перед другом спешили наводить прибор на небо и уверяли, что довольно ясно различают горы на луне.
— Я не только вижу горы, но даже лес, — сказал Львов, когда очередь дошла до него.
— Вы возбуждаете во мне любопытство, — произнесла Екатерина, поднимаясь с кресел.
— Торопитесь, государыня, — продолжал Львов, — уже начали рубить лес; вы не успеете подойти, а его и не станет.
* * *
Какой-то офицер, которого Суворов очень любил и ценил как доброго и храброго служаку, отличался чересчур уж невоздержанным языком и этим нажил себе таких врагов, что ему и служить стадо невмочь. Суворов зазвал его однажды к себе, запер двери и с видом величайшего секрета сказал ему, что у того есть злейший враг, который на каждом шагу ему вредит и пакостит. Встревоженный этим известием и вообще всей таинственной обстановкой этой беседы, офицер начал было перечислять своих врагов, стараясь угадать, про кого именно сказал ему фельдмаршал. Но тот только руками махал с нетерпением и досадой: «Не тот, дескать, вовсе не тот!» Офицер перебрал одного за другим всех своих недругов и, наконец, объявил, что уж не знает, на кого и подумать. Суворов на цыпочках подошел к окнам, к дверям, послушал, потом все с теми же шутовскими ужимками подошел к офицеру вплотную и шепнул ему:
— Высунь язык!
Тот повиновался. Тогда Суворов, указывая пальцем на его язык, сказал ему:
— Вот он! Вот кто твой злейший враг!
* * *
Александр Васильевич Суворов имел обыкновение на официальные приемы появляться при всех орденах, которых у него было великое множество. Как-то раз в царском дворце к нему подошло несколько дам, жен придворных сановников.
— Ах, Александр Васильевич, — воскликнула одна из придворных дам, — вы такой хрупкий, а на вашей груди столько тяжести! Ведь вам тяжело?