Остров Эллис
Шрифт:
— И таким же образом ты предлагал себя своей теще? — закричал кто-то с краю толпы.
Он говорил по-итальянски.
— Разве неправда, что она платила тебе за любовь? Эй, милый мальчик, разве ты не жиголо?
Выкрики из толпы.
— Расскажи, как тебя эксплуатировали, когда ты приехал в Америку, — крикнул кто-то другой. — Как ты заработал свой путь наверх!
Раздалось несколько пронзительных смешков, но Марко опередил спрашивающих. Он предполагал, что Кейзи О'Доннелл может использовать этот тактический прием, и был готов к ответу. Более того, это было ему даже на руку. Он использовал этот хорошо проверенный трамплин для атаки на Кейзи и Билла Райана.
— Все это ложь! — прокричал Марко через
Он говорил эмоционально, и его речь сработала. Итальянцам он понравился, они выразили свое одобрение бурными возгласами и аплодисментами. Про задававших вопросы забыли. Прошлые грешки Марко не имели значения. Перед ними был молодой сильный человек и итальянец, проявивший себя, как лидер. Иммигранты, большинство из которых были до отчаяния бедны и утомлены нескончаемой борьбой за выживание, наконец, нашли кого-то, вселявшего в них надежду; и он будет за них бороться.
Нелли, которая ни слова не поняла по-итальянски, но уловила страстность речи Марко, была взволнована не меньше иммигрантов.
— Он действительно очень хорош, — сказала она аплодировавшему Джейку. — Он выиграет.
— Ты права, он молодец! Браво, Марко!
Толпа начала скандировать все громче и громче:
— Марко, Марко!!!
Нелли присоединилась:
— Марко, Марко!!!
«Боже мой, я непременно должна получить его, —думала она. — Он самый сексуальный и самый волнующий мужчина, которого я когда-либо встречала в своей жизни».
— Марко, Марко!!!
ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ
ЛЮБОВЬ
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
В дождливое сентябрьское утро Виолет Вейлер вернулась домой из балетной студии мадемуазель Левицкой.
Дворецкий сказал ей:
— Ваши родители хотят вас видеть. Они в гостиной, мисс Виолет.
Она вошла в позолоченную комнату. Отец подошел к ней и обнял ее.
— Виолет, ты должна быть мужественной, — сказал он.
— А что случилось?
Ее мать, стоявшая у окна, выходившего на Пятую авеню, обернулась. Ее руки были сложены в трагическом жесте.
— Моя дорогая, мне так тяжело! — сказала она.
— Тяжело? Из-за чего?
Она уже почти кричала.
— Понимаешь, Крейг. Только что позвонила его мать. Она получила телеграмму от посла в Италии. Есть данные, что его полевой госпиталь разбомбили
немцы.Виолет окаменела. Смерть казалась почти невозможной и такой далекой в ее юной жизни.
— И он..?
Отец прижал ее к себе.
— Да.
Ей вспомнился мальчик, плававший с ней в озере Адиондек десять лет назад, и только тут она осознала, что принесла с собой Мировая война.
Она принесла смерть.
Смерть Крейга Вертхейма повергла ее в глубокую депрессию. Впервые за годы своей недолгой жизни Виолет стала понимать все уродство мира, лежавшего за пределами позолоченных стен ее богатого дома. Одно дело — читать о войне и слушать разговоры родителей о милосердии к бедным, живущим в нищете. Но Крейга убили на этой далекой от них войне. А Джейк Рубин был когда-то беден и жил в этой самой нищете. Все чаще и чаще ее мысли возвращались к сочинителю песен, предложившему ей свою любовь в китайском ресторанчике. Но чем на самом деле была эта любовь, которую он предлагал? В чем ее великая тайна? Почему о некоторых женщинах говорят шепотом? И в связи с этим, что же такого натворил Оскар Уайльд? Это что-то было так ужасно, что мама запретила упоминать в доме его имя.
Она решила, что должна это выяснить. Виолет отправилась в Публичную библиотеку и стала изучать книги по биологии. В результате она узнала об отношениях между полами у лягушек. Выбрав еще две книги, она устроилась в огромном зале и принялась изучать их.
— Ага, вот оно, —прошептала она через некоторое время.
Она попыталась представить своего обожаемого толстого папочку в момент любви с мамочкой. Представить было очень трудно, но так должно было быть на самом деле.
Она вернула книги, вышла из здания и направилась в город. Теперь она точно знала, что предлагал ей Джейк в китайском ресторанчике. Она также понимала, что, если позволит ему, это повлечет за собой такие события, которые, как говорила мама, ведут к краху. Хотела ли она этого? Ее мир, возможно, был очень ограниченным и потому не вполне реальным, но зато таким удобным. Если она нарушит установленный порядок вещей, согласившись разделить постель с Джейком Рубиным, возможно, у нее уже никогда не будет мужа, во всяком случае, из ее круга, каким был Крейг Вертхейм.
К тому моменту, когда она дошла до Пятьдесят седьмой улицы, все ее «за» и «против» довели ее до полного изнеможения. Собственно, Джейк просто пленил ее. Джейк много страдал. Джейк чувствовал гораздо больше, чем она. Джейк уже пожил. Он ей страшно нравился, а, может, она даже была в него влюблена. И, что еще важнее, она желалаего.
Но желала ли она его настолько, чтобы позвонить ему, что, возможно, разрушит ее жизнь? Желала ли она его настолько, чтобы решиться вынести оскорбления со стороны матери? Она была в полной растерянности. Если бы был хоть кто-нибудь, с кем можно было бы поговорить.
Она как раз переходила Пятьдесят седьмую улицу, когда ей пришло в голову. Ну, конечно же! Она-то должна знать, как поступить.
Разве не была она любовницей царя (как она сама утверждала)?
Надежда Михайловна Левицкая жила в трехкомнатной квартире, прямо над балетной студией в Карнеги Холл. По мнению Виолет, ее гостиная вышла прямо из произведений Достоевского. Тяжелые бархатные драпировки почти не пропускали дневного света, погружая комнату в полумрак. Настольная лампа мадам Левицкой под стеклянным колпаком едва светилась. Мебели хватило бы на шесть комнат — диваны, оттоманки, этажерки. Повсюду валялись русские журналы и книги. На крышке огромного рояля теснились фотографии. Тут и царская семья, включая ее предполагаемого любовника Александра III. Над камином портрет молодой и красивой мадемуазель Левицкой, позировавшей в костюме Одетты. А под ним сидела сама пятидесятилетняя мадам Левицкая, все еще красивая, хоть и в морщинках. Она сидела в пыльном кресле, кутаясь в шаль, и разливала чай из серебряного самовара.