Остров водолазов

— Что тебе от меня нужно?

— Ты бывший моряк. Первое: насколько правдоподобно все описанное в рассказе?

Я задумался.

— Написано ничего, но ошибки есть. Во-первых, каждая шлюпка имеет свою пару шлюпбалок. Если спустили две шлюпки, значит использованы были две пары. Затем, вряд ли моряк скажет о судне, которое билось о камни, что у него «были сорваны и отброшены прочь несколько шпангоутов». Ведь шпангоуты внутри корабля. От «глухих» ударов, как сообщает автор, шпангоуты будут погнуты. Во всяком случае, я чувствую за этой фразой фальшь.

— Хорошо, что я пригласил тебя. Еще?

— Неправдоподобно все поведение команд обоих судов. Если два парохода находятся в видимости друг у друга, причем одно сидит на мели, а другое стоит на якоре, команда второго будет принимать все меры к оказанию помощи бедствующим, а команда первого, спустив шлюпки, направится к судну, стоящему на якоре.

— Логично.

— Еще бы! Так надо делать, и так поступают все. Уже отклонение от такого порядка — драма и предмет судебного разбирательства.

— Значит, ты категорически считаешь, что автор — не моряк?

— Я этого не говорил. Я сказал только то, что хотел сказать: в рассказе ошибки, многое противоречит тому, что бывает обычно. А что скажешь ты?

— Скажу то, о чем ты и сам уже, наверное, догадался. В рассказе и заметке из японской газеты речь идет явно об одной и той же аварии. О судьбе парохода «Минин».

— Похоже. А место катастрофы остров Хоккайдо, точнее Сендзюкуити-сима, близ него. Можешь показать мне еще что-нибудь?

Аркадий потянулся к папке.

— Ответы Морского регистра и Дальневосточного пароходства. Этим ответам тоже десять лет. Прочитав Сорокина, я подумал: чем черт не шутит — вдруг действительно такие суда были и описанное в газете — правда? На всякий случай запросил Регистр и пароходство. Вот их ответы.

Он достал из папки два письма.

Морской регистр исх. № 544/228-л 12.07.54

Тов. Лещенко А. Г.

На Ваш запрос (наш вх. № 778—54 г.) сообщаем, что грузопассажирское судно «Минин» и грузопассажирское судно «Аян», принадлежавшие Добровольческому флоту и приписанные к порту Владивосток, погибли в 1922 году у Тридцать первого острова у побережья Японии.

Инспектор Регистра

Дальневосточное пароходство отдел учета судового состава гор. Владивосток № 564, 4 июля 1954 г.

Лещенко А. Г. (исп. вх. № 997—54)

В ответ на Ваше письмо от 14 мая с. г. подтверждаем факт гибели судов «Минин» и «Аян» в ноябре 1922 года в районе Курильских островов. Одновременно сообщаем, что восстановить списки команд не представляется возможным.

За Начальника отдела…

— Это я хотел найти кого-нибудь из свидетелей катастрофы, — объяснил Аркадий.

— Тут написано — Тридцать первый остров, а не Сендзюкуити-сима.

Мой друг достал с полки японско-русский словарь.

— Сендзюкуити — тридцать один, сима — остров. Тридцать первый остров. Речь идет об одном и том же… Да-а, так и пролежали у меня в папке эти бумаги. Десять лет! И вдруг заметка в «Майнити симбун».

— Зачем ты брал японские газеты?

— Искал упоминания о котиках. Ведь они зимуют у японских берегов. Да, и вот теперь, через десять лет после того как мое внимание привлек рассказ Сорокина, я делаю следующий шаг. В руках у меня есть фамилия — Соболевский. Я решил попытать счастья. До революции, как ты знаешь, публиковались различные списки должностных лиц, их перемещения и даже знаменательные события в жизни. Так вот, я запросил Государственный архив и получил список — сорок четыре фамилии! Сорок четыре чиновника, носивших фамилию Соболевский и занимавших достаточно высокие посты. Один из них — Соболевский Вениамин Павлович — оказался… Кем бы ты думал? Читай!

Он протянул мне узкую полоску бумаги со штампом архива.

«Соболевский Вениамин Павлович, 1871 года рождения, закончил историческое отделение Петербургского университета, исполняющий обязанности директора частного музея истории и естествознания, основанного на добровольные пожертвования владивостокского купечества».

— Ну что? — Аркадий сиял.

Я задумался.

— Ты только подумай: свинцовый пенал. Из-за него во время катастрофы люди готовы применить оружие! Груз, из-за которого директор музея, бежавший из Владивостока, несколько месяцев бродит по японскому острову и наконец идет на преступление. Зачем ему судно? Естественно, плыть к тому месту, где на палубе «Минина» лежит пенал… Ну как?

— Здорово. Дай посмотрю еще раз.

Я вновь перечитал фотокопии.

— Знаешь, что это за пенал? — сказал я. — На флоте когда-то в таких хранили секретные карты и документы. В случае угрозы кораблю попасть в плен пенал бросали за борт.

— Ага! Это тоже очень ценно… Так вот. Далее я решил узнать, чем занимался историк Соболевский. Стал искать его труды. Писал он мало. Я нашел только две заметки, подписанные им, и обе, как мне показалось сперва, опубликованные по случайному поводу. Первая рекомендовала широкому кругу читателей «Очерки из истории православной американской духовной миссии» издания Валаамского монастыря, напечатанные в Санкт-Петербурге в тысяча восемьсот девяносто четвертом году. Вторая — описывала целебные источники в долине реки Уссури близ села Лиственничного.

— Действительно, ничего общего.

— Тогда я решил посмотреть исторические журналы нашего времени. Я надеялся найти в них сведения о судьбе частного музея во Владивостоке. Просмотрел около пятисот номеров, и наконец в пятом номере «Исторических записок» за тысяча девятьсот двадцать девятый год мне попалась статья о последних днях хозяйничания японцев во Владивостоке. В ней нашелся любопытный абзац. Я сейчас прочту тебе его.

Я слушал Аркадия. Он доставал из прошлого факты, как фокусник достает предметы из ящика.

— Сперва в статье идут общие сведения об освобождении Приморья, — продолжал Аркадий. — Могу напомнить. Оно завершилось в октябре двадцать второго года. Соглашение между представителями Народно-революционной армии, которой командовал Уборевич, и представителями командующего оккупационными японскими войсками генерала Тачибана было подписано двадцать четвертого октября. Эвакуация интервентов должна, была закончиться к шестнадцати часам двадцать пятого числа. Она сопровождалась грабежами и пожарами… А далее вот что пишут «Записки»: «В эти дни из Владивостока было вывезено в Японию и погибло много документов. Так, был сожжен частный исторический музей, где хранилось наиболее полное собрание, материалов по истории Приморья и города. Известно также, что директор музея имел собственную коллекцию документов семнадцатого — восемнадцатого веков, представлявшую большую ценность. В числе их были письма Германа, копия журнала сотника Кобелева и другие. Поскольку директор Соболевский исчез в эти же дни, представляется несомненным, что он имел непосредственное отношение к пожару».

— Так, так.

— Да, мои подозрения относительно, личности директора оправдались. Но тут-то и начинается самое интересное! В статье упоминаются письма: какого-то Германа и журнал Кобелева… На всякий случай, я решил узнать, что это такое.

Наиболее вероятно, подумалось мне, что эти документы относятся к истории Приморья или Владивостока. Но, поговорив со специалистами, убедился в ошибке. Один из собеседников легко вспомнил. «Герман — это монах, имя которого связано с колонизацией восточных окраин России», — сказал он. И тогда…