Острый осколок

— Эй! Куда полез! — завизжала я не хуже утреннего, поправка, вечернего оруна и подскочила с кровати. Благо так и не разделась сегодня с утра.

— Я ей массаж, а он визжит. Неблагодарная женщина.

— Слишком наглый массажист. Радуйся, что по рукам не надавала, а следовало бы, — я опустила прихваченное в побеге с кровати одеяло на простыни и пошла искать, чего бы пожевать. Завтрак и обед мы благополучно проспали, значит, ужин на нас двойной. Забредя на кухню, сразу заприметила бутерброды, так предусмотрительно сделанные заранее. Надо будет чмокнуть Шантеля за заботу. Какая домохозяйка в нем умирает. Мечта, а не муж.

Не смазанные двери заскрипели, пропуская очередного искателя съестного.

— Широ, ты не представляешь, у нас тут бутербродики, — схватила один в рот, два других в руки и повернулась к двери, продолжая бормотать с полным ртом, — ш мяшом и шы-ы-ы-ы… — бутерброд вываливается изо рта, глухо падая мясом на пол, — сыром, — ошарашено договариваю, смотря прямо в серые глаза правителя Марона. Кошмар какой-то! Еда мясом вниз упала, король на кухню заявился до того, как я поела, и, самое страшное, Альхерт меня нашел!

— Вы кушайте-кушайте, не хотел портить вам трапезу, — насмешливо сказал Его Величество и уселся на ближайший ко мне стул.

— Спасибо, у меня от вашего взгляда кусок в горло не лезет. Боюсь подавиться от вашего пышущего триумфом лица, — мы не при дворе, нечего ожидать от меня правильного поведения. И вообще, мы на территории горного народа, пусть идет со своим этикетом в Валларскую падь.

— А вы отличаетесь от себя предыдущей, — задумчиво произнес король, потирая большим пальцем подбородок.

— Если вы имеете в виду то, что не сижу на вас верхом и не пытаюсь убить, то да. А если поведение проститутки, то извините, не являюсь дамой легкого поведения.

Я нагло села на стол и стала уплетать свою добычу. Нет у него здесь полномочий. А хочет полюбоваться, так пожалуйста.

— Такой вы мне нравитесь гораздо больше, чем холодной императрицей севера. Но иллюзия была не плоха.

Темень! И вот как он меня нашел? Как догадался, что я та куртизанка? Иллюзия качественная была, Широ других не делает. Что-то не так с этим монархом. Слишком хитрый и догадливый.

— Су, ты там про бутерброды что-то кричала, только не говори, что ты их все приговорила. Буду бить! Я со вчерашнего вечера не ел. Оп-па!

На кухню заявился полуголый эльф. Ван на осмысление и фраза дня.

— Утречка, Величество. А мы на вас не готовили. Су, свари-ка чайку, — у Альхерта моська тапком, — и оставь мне, — эльф вырвал у меня из рук бутерброд с сыром. В неравном бою половина- таки осталась у меня в жадных руках.

— Кто не успел, тот опоздал, а чай сам себе вари. У тебя это неплохо получается. И Альхерту свари чего-нибудь на травках успокаивающего, а то у него уже глаз дергается, — указала я на правителя рукой с покусанным куском сыра и хлеба. Все! У короля на лбу крупными буквами переливается надпись «Ушел в себя, вернусь не скоро»!

— Ты б помягче, Су. Мы его и так обокрали, обдурили, еще и издеваемся. Не выдержит пожилое сердечко, того и гляди еще в убийстве монарха обвинят, а оно нам надо.

— А сам-то. Завалился на кухню полуголый, на короля, что на лишнюю табуретку треногу, ноль внимания, а потом я перегнула палку. Нет, милый мой, скопытится, ты виноват будешь. Я его и в одном подъюбнике почти раздетая до разрыва сердца не довела, а ты прошелся туда-сюда с нагим животом, и вон какой эффект.

— Слушай, малышка, а может он того, — эльф дернул головой, косясь на меня, — как советник, по мальчикам.

— Тогда иди, прячь Ласкана, а то он слюной захлебнется и от удушья помрет. Тоже на запланированное убийство покатит. Потом еще дроу оправдываться придется, — я все еще кое-как держала серьезное лицо. Широ же, хитрый прохвост, хихикал в чашку с водой, которую слишком часто попивал.

— Тогда и Алкая предупредим. Оборотень, это ж экзотика, пф-ф-ф, кха-кха, — и Широ подавился водой. Так ему и надо.

Не долго думая заехала светлому пару раз по спине, с удовольствием и оттяжкой.

— Спасибо, Су, ты сама доброта. Кха-кха…, - уже от моей помощи закашлялся.

— Нищему серебрушку, страждущему горбушку, жаждущему кружку, — похвалилась я.

— Чай будешь?

— Вари давай, а то сейчас Его Величество отомрет, и мы так и не позавтракаем, тфу ты, поужинаем нормально. Речами своими так завернет, что у нас с тобой ушки завянут, особенно твои вислоухие. Эти вообще по полу волочиться будут.

— Вари сама, достала уши мои хаять, — светлый бросил взятый черпак назад в котел, — их, между прочим, все красавицы эльфийского и человеческого двора расхваливали.

— А что еще они расхваливали? — вдруг закипела я, — выносливость? Силу? Любвеобильность? А может женатость?! — плевалась кислотой я.

— Суара я…

— Что ты? Хочешь сказать, я и без твоего упоминания не помню, сколько этих самых «красоток» побывало в твоей постели? Или что ты у нас неизвестно с какого столетия женат? Что еще я не помню? Так напомни! — все, барьеры к оркам, ненависть на стены, а обиды на баррикады! Обороняемся сестрицы, нас осаждают!

— Девочка моя, успокойся, — эльф медленно пытался приблизиться.

Про Владыку вообще все забыли. Сидит себе в уголке, так пусть и дальше сидит, не жалко. Только пыль с него протереть надо будет, чтоб не заржавел.

— Сам успокойся, вывел ты меня, первородный, вывел.

— Су, не будет никаких красоток. Хочешь, хоть носки на уши повесь, только иди ко мне, — все приближается и приближается.

Орка с два тебе, светлый. А ну-ка, первый оборонительный состав, пли!

— Не налезут носки, там прочно обосновалась твоя супруга, сев на шею и повесив ножки на ушки, от того они и повисли, — попадание!

— Су, ты никогда мне этого не простишь? — уже сквозь зубы переливчатым голосом задали вопрос. Зря. Не хочешь получить плохой ответ, не задавай вопрос.

— Никогда, — залп на добивание.

— Я не голоден, — эльф развернулся и вышел.

Да больно, да жалею о своих словах, но я не прощу ему жену. Я себя знаю. Может мы и сошлись бы на время, но я не смогла бы быть всего лишь кем-то вторым. Я уже совершала подобную ошибку. Или нет? Как обычно память играет со мной.

— Отмирайте, Ваше Величество, все равно вам удалось услышать больше, чем предназначено для чужих ушей.