От судьбы не уйдёшь

Большое событие маленького города. Десяток девчонок будет трясти своими попами, чтобы доказать себе, что они секси, будут отчаянно пытаться подцепить дяденьку, готового оплачивать их хотелки.

Я до последнего надеялась, что Аль-Мактум не захочет туда идти, но увы, мои надежды не сбылись. Либо он хотел затащить одну из моих однокурсниц в постель, либо ему хотелось позлить меня. Второго он добился уже.

С чувством, что на меня вылили ведро помоев, я тонула в массивном диване клуба, продолжая оставаться в этом милейшем платье, которое было не уместно сейчас. Но Эмиру видимо хотелось видеть наложницу целомудренной. Или просто наблюдать за тем, как я страдаю.

У меня чесался язык сказать ему что-нибудь отвратительное, вывести его из себя. Просто нагадить. Сдерживало то, что в Москве занимались лечением моего папы за его деньги. Он держал своё слово. Сегодня даже привез маме цветы, ей никогда не дарили таких букетов. Нужно было видеть её лицо, мама была так счастлива, расцвела на глазах. И перекрывать подачу финансирования, как бы гадко это не было — не стоило.

Отвратительное чувство, когда ты себя продаёшь и чувствуешь товаром.

— Можно я тоже пойду потанцую? Тебе же нравится? — хочется слезть с этого неудобного дивана, на котором у меня ноги выше головы.

— Нет. — просто отвечает он, отпивая виски и затягиваясь. Он курит сигары. Очень дорогие. Одна такая стоит, как весь алкоголь в баре этого заведения. Их запах приятно обволакивает.

— Почему? — мой вопрос остается без ответа.

— Вы пришли! Какая радость!

Райские птички налетают на наш столик, окружая Аль-Мактума вниманием и усаживаясь нагло с двух сторон от него на диван. Девочки просто игнорируют моё существование. Я тень. Предмет. Декор. Пустое место.

Центр вселенной — Эмир, держащий эстетично сигару и откровенно заигрывая с ними. Он не смущается, трогает их, рассматривает новый товар.

Стоит привыкнуть к тому, что Эмир бабник. У него целый гарем. Если судить о жизни Эмиров из кино, то они могут каждый день выбирать новую наложницу. Женщины должны кружить вокруг него, умасливать, а той, на которую у него встанет, он вручит платочек. Неслыханная щедрость и внимание. Сраный платочек — знак внимания.

Даже не замечаю, как фыркаю вслух. Хорошо, что из-за громкой музыки этого неслышно.

— Мы Вас раньше никогда не видели. Вы, наверное, из Москвы?

— Почти. — Ахмед уже обнимает их обеих за тонкие талии. Его руки спускаются ниже к их ягодицам.

Мне физически невыносимо так сидеть. Это слишком. Прямое издевательство надо мной. Мне нужно привыкнуть к этому? К тому, что я его аксессуар?

— Мне нужно в туалет. — говорю я и не дожидаясь его мнения просто встаю и ухожу. Бегу к туалету, боясь, что меня вырвет прямо на танцпол, по которому уже расхаживают парни с коктейлями. Меня догоняет Амин, следующий по пятам. Он движется за мной, словно моя тень. — Что ты ходишь за мной?

Я практически толкаю руками его в грудь. За что получаю пощёчину. Меня отбрасывает и я прижимаюсь к стене. На меня никогда не поднимали руку, не били унизительным образом.

Нас здесь никто не видит. Свидетелем его поступка служит темнота. Музыка оглушает.

Амин поднимает руку, и моё тело невольно вновь дергается. Я боюсь, что он ударит опять.

* * *

— Моя работа смотреть за Эмиром и его вещами. А если его вещь делает что-то без спроса, нужно ее приструнить. — Амин придавливает меня к стене и аккуратно стискивает пальцами горло. — Мы знаем друг друга с Ахмедом с детства. Думаешь, он поверит, что я мог ослушаться его приказа? Никогда. Я лучше умру, чем предам своего господина. Но ты, сучка, перешла уже все границы. Я сотру тебя в порошок.

— Не пугай меня. — хриплю, чувствуя сколько не боль, а страх. — Мне уже нечего терять. Как бы сам не стерся от усердия меня уничтожить.

— Ошибаешься. Ахмед, если захочет, продаст тебя или подарит кому-нибудь. И никто не остановит. Тебе повезло, ты еще не знакома с настоящим лицом Эмира, пока он был ласков и очень терпелив. Не зли его, потом будешь жалеть.

— Зачем эти советы той, чью жизнь хочешь отравить?

— Просто хочу сгубить тебя сам, не дать тебе удовольствие скатиться ещё ниже самой. Пока Ахмеду нравится играть с тобой, но скоро ты ему приешься. Мы вернёмся домой. У него свадьба через два месяца. Как думаешь, что будет с тобой? Ты сдохнешь в его гареме.

Слово «гарем» повторяется эхом в моих ушах. Таких, как я, много?

Амин отходит от меня, разжимает захват. Я не вижу его лица в темноте, но мне кажется, что оно изуродовано гневом.

Просто ударяю его между ног, не думая о последствиях. Он причинил мне душевную боль, я нанесу физическую. Вкладываю всю свою силу и, пока он не понял что к чем, бегу обратно. Настроение поднимается от того, что я сделала что-то по своему желанию, а не по приказу. И мне очень радостно, что за моей спиной скрючился Амин от боли.

Подхожу к барной стойке, залажу на стул и быстро говорю симпатичному бармену:

— Две текилы, пожалуйста, и ножницы.

Бармены тут бывалые, их ничем не удивить. Моя просьба для него пустяки. Он спокойно ставит передо мной стопки и протягивает ножницы. Я с замиранием сердца, делаю треугольный вырез на платье до середины бедра, превращая скромное платье в развратное. Теперь разрез оголяет мои ноги. Получается даже трушно.

Бармен показывает жестами, что круто. Мне и самой нравится. Даже не видно, что сделано ножницами. Я только что испортила платье за сто тысяч рублей. Если бы Мама узнала, то упала бы в обморок. Она бы не решилась даже дышать на это платье.

Я быстро выпиваю две текилы, замечая краем глаза, приближающегося Амина. Лицо у него перекошенное, словно лимон съел. Аль-Мактум его по головке не погладит за такой промах. Упустил меня, пропустил как я испортила платье и напилась. Чувствую, что затушит не одну сигару о его шоколадную кожу. Но это он заслужил. Посмотрю на его дерзкую рожу, изуродованную синяками, которые оставит Эмир.

— За текилу он заплатит. — показываю бармену на Амина. — Ты чего так долго? У меня денег же нет!

До Амина доходит происходящее, его колбасит аж, трясёт от безмолвной ярости. Когда он замечает изменения в моем платье, у него даже начинает дергаться глаз. Я специально еложу попой на стуле так, чтобы оно поднималось выше, оголяя ногу и демонстрируя ажурную каемочку трусиков.

Алкоголь ударяет мне в голову, выключая инстинкт самосохранения. В купе с чувством униженного достоинства, ревностью и обидой он превращаем меня в озлобленную суку, цель которой насолить хоть кому-нибудь, чтобы на душе стало теплее. Я готова на любые абсурдные действия. И неважно, что я поплачусь за это. По голове меня никто не погладит.

— Пойдём. Я отведу тебя в машину.

— Не пойду. Я вроде не твоя наложницы. — выдёргиваю руку, не даю Амину увести себя. — Как скажет наш господин. Слушаю и повинуюсь только его приказам!