От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое
Шрифт:
– Хорошо было бы поторопиться с созывом мирной конференции для Европы, – заметил Сталин. – Хорошо бы договориться о сроке ее созыва, ибо потребуется провести большую подготовительную работу. Версальская конференция была недостаточно хорошо подготовлена, и поэтому на ней были совершены ошибки.
Гопкинс знал, что в Вашингтоне плохо относятся к идее такой мирной конференции, а потому вновь вернулся к вопросу о саммите Большой тройки:
– Не продумал ли маршал Сталин о месте встречи?
– Я думал об этом и в своем послании Трумэну предложил район Берлина.
О ходе переговоров в Москве
На второй встрече с Гопкинсом следующим вечером в ответ на его вопрос, что особенно беспокоит его в отношениях с Соединенными Штатами, Сталин, накануне позволивший высказаться гостю, взял быка за рога:
– Я не буду ссылаться на советское общественное мнение. Хотел бы рассказать о тех настроениях, которые создались в советских правительственных кругах в результате недавних действий правительства Соединенных Штатов.
И назвал пять проблем. Во-первых, приглашение на конференцию Объединенных Наций Аргентины вопреки прямому решению на этот счет в Ялте.
– На конференции в Сан-Франциско Молотов сыграл с нами злую шутку, процитировав заявление президента Рузвельта и Хэлла по аргентинскому вопросу, – признал Гопкинс.
Сталин и Молотов рассмеялись. А американский эмиссар оправдывался не только необходимостью сделки с латиноамериканцами для принятия Украины и Белоруссии.
– Если бы Молотов не поднял вопроса о приглашении нынешнего польского правительства, мы бы, возможно, убедили латиноамериканские страны отложить вопрос об Аргентине.
– Во-вторых, вопрос о репарационной комиссии, в состав которой США и Англия, вопреки ялтинским договоренностям, пытаются включить еще и Францию на равных основаниях с Советским Союзом. Если там будет представлена Франция, сдавшаяся Германии, то как минимум не меньшие основания на участие в комиссии имели бы и Польша с Югославией. В-третьих, отношение западных правительств к польскому вопросу, когда вместо реорганизации существующего правительства добиваются замены его новым.
Русские люди – простые люди, но их не надо считать дураками; эту ошибку часто допускают на Западе. В-четвертых, прекращение поставок по ленд-лизу. Я не оспариваю право США пересмотреть закон о ленд-лизе. Возмущает, что действие его было прекращено оскорбительным и неожиданным образом, что особенно чувствительно для советской экономики, которая является плановой.
Гопкинс начал оправдываться, доказывая, что помощь по ленд-лизу не может быть использована как средство давления. Военные поставки Советскому Союзу для войны с Японией будут выполнены.
Сталин продолжал:
– В-пятых, распределение германского военного и торгового флота, сдавшегося союзникам, на треть которого рассчитывал СССР. Ни один корабль не был передан русским несмотря на то, что флот капитулировал.
Перед тем, как распрощаться, Сталин заявил им, что он готов к встрече с американским президентом в любое время.
В
тот день Сталин направил послания одинакового содержания Черчиллю и Трумэну, где напомнил, что прошло восемь месяцев с тех пор, как Румыния и Болгария порвали с гитлеровской Германией, продолжили войну на стороне союзников и сумели внести свой вклад в разгром гитлеризма. Поэтому настало время восстановить дипломатические отношения с правительствами этих стран, а также с Финляндией, поскольку она встает на демократический путь. Возможно, несколько позже придет очередь и Венгрии.В послании Черчиллю 27 мая Сталин предпочел представить идею встречи Большой тройки в Берлине как инициативу Трумэна. «Приехавший в Москву г-н Гопкинс поставил от имени Президента вопрос о встрече трех в ближайшее время. Я думаю, что встреча необходима и что удобнее всего было бы устроить эту встречу в окрестностях Берлина. Это было бы, пожалуй, правильно и политически. Есть ли у Вас возражения?»
Британский премьер с удовольствием откликнулся на послание, избавлявшее его от необходимости самому обращаться к Сталину с просьбой о встрече: «Я буду очень рад встретиться с Вами и Президентом Трумэном в самом ближайшем будущем в том, что осталось от Берлина. Надеюсь, что это могло бы иметь место около середины июня… Шлю всяческие добрые пожелания. Я очень хочу поскорее встретиться с Вами».
На встрече 28 мая Гопкинс начал с того, что поделился впечатлениями от предыдущего вечера:
– Вчера поехал в Большой театр, удалось посмотреть последний акт балета. В театре среди зрителей был маршал Рокоссовский, которого горячо приветствовала публика.
Сталин охотно поддержал разговор:
– Рокоссовский хороший командующий. Он будет командовать парадом, который проведем примерно в середине июня в Москве, в день объявления Закона о демобилизации армии. Для участия в параде будут вызваны лучшие полки от всех соединений Красной армии, сражавшихся с немцами. Маршал Жуков будет принимать парад.
– Это будет большой праздник для народа, – сказал Гопкинс. – Между прочим, хочу сказать, что генерал Эйзенхауэр выражал желание побывать в Москве.
– Советское правительство было бы радо приветствовать генерала Эйзенхауэра в Москве. Он мог бы приехать ко дню парада, – сделал официальное приглашение Сталин.
– Этот парад должен быть праздником только советского народа, – сходу отверг приглашение Гопкинс. – Генерал Эйзенхауэр изберет какую-нибудь другую дату для своего визита.
– В ближайшее время генерал Эйзенхауэр встретится с маршалом Жуковым, и они переговорят по этому поводу, – смирился Сталин.
Гопкинс решил, что настало время поговорить о том главном, что подвигло президента направить его в Москву. Он должен был получить информацию для ответа на вопрос: выгодно ли Вашингтону продолжать соблюдать секретные ялтинские договоренности по Дальнему Востоку («соглашение Молотова-Гарримана») и информировать о них китайцев. Ответ зависел от оценок советских намерений в Китае и от приверженности Москвы своим обязательствам по вступлению в войну с Японией.
– Я уже говорил маршалу Сталину, генерал Маршалл и адмирал Кинг считают, что им было бы полезно знать приблизительный срок предстоящего выступления против Японии.