Отчаянная
Шрифт:
— Не сомневаюсь, вы догадались по названию, что первоначально здание было монастырем, — произнес мистер Ллевелин. — В этом качестве им перестали пользоваться в конце пятнадцатого века, и один из моих предков купил эти земли.
Он замолчал, ожидая, что я проявлю интерес к истории его имения и семьи. Что ж, надо замещать Салла, которая удалилась не без моего содействия.
— Сколько лет главному зданию?
— Семьсот лет.
— Так много! Никогда бы не подумала.
— Оно хорошо сохранилось.
Я старательно придерживалась правил светской игры. Он хозяин, я гостья, мы
— Его перестраивали несколько раз, — продолжал между тем, мистер Ллевенил, и слова, казалось, сами собой слетали с его губ. — Мой отец был последним, кто вносил архитектурные изменения. Но он так же. как его отец и дед, ограничился лишь жилой площадью монастыря. Остальная часть комплекса осталась нетронутой со времен средневековья. Когда я был ребенком, я находил все старинное прелестным.
Я осмелилась взглянуть на него, чтобы получить представление о нем в детстве. Но вместо этого получила лишь уклончивую улыбку. Ладно, попробую разобраться сама. Безусловно, в детстве он не был таким ершистым и недружелюбным. Откуда и когда взялись у него эти черты? Может быть, во время уединенного скитания по этим продуваемым сквозняками туннелям и кельям?
Судя по всему, мистер Ллевелин не догадывался о моих размышлениях. Он старательно исполнял роль радушного хозяина. По крайней мере, в той степени, в какой сейчас это отвечало его планам.
— Под зданием есть катакомбы, — продолжал он повествование. — Очень длинные, вымощенные кирпичом. Я не сомневаюсь, что весь холм, на котором стоит монастырь, изрешечен туннелями, а сам дом — тайными ходами.
— Для чего?
— На случай, чтобы монахам можно было ускользнуть. Англия, бывало, меняла религиозные убеждения, и монахам было бы неразумно надеяться, что они останутся в безопасности после очередных перемен.
— Трудная у них была жизнь.
— Думаю, у них были свои отдушины и радости.
— Какие же, например?
— Ощущение безмятежности. Да, жизнь без женщин дает ощущение безмятежности и блаженства.
Мистер Ллевелин сверкнул в улыбке ровными белыми зубами.
Будь проклят этот грубиян! И моя собственная глупость, позволившая ему завести меня в эту ловушку. Впрочем, я ожидала от него такой подставки. Ладно, он не выйдет из этой потасовки без шишек и синяков.
Я сделала вид, будто ничего не поняла, и что мне страшно интересно слушать его.
— Из уроков по истории я помню, что воздержанность была широко распространена среди многих монахов в средневековье.
— Тогда они получали то, что выпадало на их долю. Но я не хотел бы иметь такую судьбу.
— Вы хотите сказать, что мечтаете о жизни, наполненной семейным уютом?
— Это удивляет вас?
— Разумеется, да.
— А почему, скажите, пожалуйста? Ведь семейный уют для мужчины обычно связан с плодотворной
научной работой, всевозможными исследованиями…— Научные изыскания требуют непредубежденности, творческой работы ума. А вы способны только на зубрежку и навязчивое повторение догм.
Когда он уловил мою колкость, у него на губах появилась натянутая улыбка. И только.
— Очень хорошо, мисс Кевери, — сказал он, вежливо кивнул головой. — Вы отплатили мне за то, что я недостаточно почтительно отозвался о женщинах. Впредь я буду более осторожным. Однако, я должен не согласиться с вами в том, что касается меня лично. Причем, это не мое мнение. Так вот, моему уму доступны многие проблемы и темы.
— Исключение составляют проблемы и темы, связанные с женским полом, — перебила я его.
— Навряд ли эта тема заслуживает научного изучения, — уклонился он от обострения разговора.
— Я начинаю сомневаться, мистер Ллевелин, в том, что вас родила женщина, — пошла я на откровенную дерзость.
Громкий стук, раздавшийся где-то поблизости, избавил его от необходимости ответить. Оказалось, что, прогуливаясь, мы далеко ушли от перестроенной части Эбби Хаус и забрались в его старую часть. Вокруг меня возвышались древние стены монастыря. Вдруг низкие двери открылись прямо перед нами. Они вели в каменную каморку, переходящую в туннель.
Пахнуло многовековым прахом и плесенью. Где-то впереди раздались отголоски того самого стука, который теперь громкими ударами отдавался в моих перепонках. Стало страшно. Кровь отлила от моей головы, и я инстинктивно покрепче ухватилась за руку мистера Ллевелина. Он досмотрел на меня с высоты своего роста с легким удивлением.
— Не нужно беспокоиться, мисс Кевери, — ободряюще произнес он. — Это несколько мастеровых заканчивают работу, которую я дал им.
Кровь вновь прилила к моим щекам, я расслабила пальцы. Я подумала, что стиснуть его руку — это было самое глупое, что я только могла придумать и сделать. А что, если он решит, что это одно из женских ухищрений для того, чтобы приманить мужчину? Сравнит меня с миссис Причард. И мне нечего будет противопоставить этому подозрению.
К счастью, мы обогнули угол туннеля, и наше внимание привлекло то, что происходило впереди. Там, в самом конце туннеля, я увидела тех самых людей, которых нанял мистер Ллевелин. Они тащили доски от только что снятой двустворчатой двери, которая стояла в арочном проходе, выполненном в готическом стиле. Каждую доску, которую отдирали, они аккуратно укладывали на пол, вымощенный плиткой.
Мистер Ллевелин прикоснулся к моему локтю.
— Вы заинтересованы, мисс Кевери?
— Да, разумеется.
— Но я обещал поддержать Ваши усилия, не так ли?
— Я не понимаю, что вы хотите сказать.
— Вам не любопытно, что находится за этой дверью?
Я посмотрела на него настороженно. Кажется, игра закончена, дальше пошла борьба. Нет, не случайно мы здесь оказались. Что же он приготовил?
— Входите, мисс Кевери, не бойтесь, — пропустил он меня немного вперед. — Они готовят к открытию церковь, которая уже много лет стояла заколоченной. Я подумал, что это самое подходящее место для следующего сеанса миссис Мэдкрофт.