Отец моей подруги. Тайная беременность

***

– Господи! Слава богу! Я уже хотела начать больницы обзванивать! – вскрикнула Катя, как только я переступила порог квартиры.

На часах – за полночь. Я искренне надеялась, что она уже спит.

– Извини…, засиделась в кафе.

– Я звонила тебе тысячу раз! – нахмурилась девушка, упирая руки в бока и включая тон строгой мамочки. То, что мы беспокоимся друг о друге, это нормально. Но сейчас мне от этого только хуже. Скользкие клешни провинившейся совести все больше места охватывают внутри.

– Я…, - старательно избегаю смотреть подруге в глаза, пока снимаю пальто. – Извини, Кать. – обрезаю, не найдясь как себя оправдать.

– Ладно. – тянет она немного устало. – Там тортик есть. Попей чаю?

Черт. С каждым ее добрым словом меня ломает от чувства вины буквально на пополам.

– Угу. – мычу я себе под нос. – А что за повод для тортика? Праздник?

– Даааа…. – растерянно произносит подруга, усаживая меня за кухонный стол. У нее что-то произошло и ее распирает поделиться этим со мной. Вижу. Чувствую. Сходила на свидание с Пашкой? – Мама в гости заглядывала. – огорошивает меня подруга, наливая душистый чай.

– Мама? – переспрашиваю на автомате. Светлана? – Сюда? В нашу квартиру?

Она была здесь единожды, когда мы только-только заехали. Брезгливо осмотрела ремонт не первой свежести, и поспешила убраться.

Потом Катя рассказывала, что ее мать настаивала на том, чтобы переселить дочь в более комфортабельное жилье. Светлана очень надменна, и считает, что они с дочерью заслуживают получать от жизни все только самое лучшее.

Наверное, это правильная позиция. Но я рядом с такими людьми чувствую себя неуютно. Слава богу, что Катя не пошла в мать и к их числу не принадлежит. Мы обе прекрасно осознаем, что пока можем потерпеть и недорогой ремонт, и шумных соседей за стенкой. Некоторым студентам приходится обитать в условиях и похуже.

А когда обе будем финансово независимы – конечно же приложим усилия для улучшения проживания.

– А что ей было нужно? – я ощутила, как сердце подскакивает. Вопрос не тактичен, но сейчас на это плевать. В голове четко рисуются мысли, как декан рассказывает о нас с ним своей экс-супруге, а та своей дочери.

Руки холодеют. Воздух в легких закаменел и лег тяжким грузом на сердце.

– Онааа… - Катя остервенело стучит чайной ложкой по бокам своей чашки, мешая сахар. Не похоже, что она может быть в курсе про меня и отца… На ее лице странное выражение. Смешанные радость и шок. – В общем, похоже у них с папой наладилось.

Моя ложка выскальзывает из ослабших в миг пальцев и с грохотом падает на пол.

Катя смотрит на это. Не придает значения. Поднимает, бросает в раковину. Садится обратно.

Изо всех сил стараюсь сохранять спокойное выражение на лице.

– Я в шоке, конечно. – продолжает подруга, отхлебывая внушительный глоток сладкого чая. – Она в таком возрасте, что… - девушка пожимает плечами и как-то с неверием смотрит в стену.

– При чем тут ее возраст? – я не узнаю собственный голос. Он будто заледенел. – Она же ровесница твоего… папы?

– Дааа, - задумчиво тянет подруга. Потом будто бы отмирает и улыбается. – Да! Но она беременна, представляешь? Приехала, чтоб сама, лично мне сообщить! У меня будет сестричка и брат… Сама еще до конца в это не верю.

– Беременна… - повторяю я одними губами. – А от кого? – ума не приложу, как мне в голову пришло подобный вопрос задать! Наверное, это действовало подсознание, которое цеплялось за последний шанс уберечь меня от суровой реальности.

Катя осуждающе на меня посмотрела.

– От папы, конечно. – ответила она безапелляционно. – От кого же еще? – с обидой в голосе.

– Да. Извини. – я словно замороженная смотрела на девушку.

Внутри с оглушающим треском все покрывалось большой коркой льда.

«У нас не получилось». Не получилось, Дмитрий Сергеевич?

Что-то всё же у вас получилось… Интересно, он сам то хоть в курсе…?

Потому что, если да… - то это хуже всего. Это значит, что он сознательно решил бросить своего второго ребенка… И причиной тому - точно я.

Громко чиркая ножкой табуретки по полу, я встаю.

– Пойду спать. – сухо говорю, смотря в пустоту. Перед глазами все расплывается, я будто в какой-то прострации.

– Эй! А тортик? – прилетает мне возмущённый вопрос Кати вслед.

– Как-нибудь в следующий раз.

Не включаю свет в своей комнате. Прямо в одежде ложусь на кровать.

Больно? Достаточно больно. И кричать хочется. Но я молчу.

Забыться хочу. Чтобы не думать тот ворох мыслей, чтобы вертится в голове.

Достаю телефон из кармана. Бесцельно листаю социальные сети. Ничего из этого не отвлекает. Не заставляет мои глаза перестать слезиться.

Открываю папку со входящими сообщениями. Перечитываю диалог с анонимом.

Бездумно набираю новые буквы:

«Я тебя обидела, да?»

«Нет. Я просто принял твое решение. Спасибо за откровенность»

«Вдруг я поторопилась с решением?»

«Почему ты вдруг передумала?»

«Не знаю»

Еще как знаю, на самом деле. Но признаваться даже самой себе неприятно. Я использую этого человека, как средство успокоения. Мне стало больно, и чтобы утешиться я тут же побежала искать плечо.

Доброжелатель молчит, но я вижу на экране карандашик. Что-то печатает. Долго. Долго и нерешительно. И тогда я беру все в свои руки:

«Давай встретимся? Давай узнаем друг друга? Я могу дать нам шанс. Но только не так, как сейчас. Я хочу знать, с кем общаюсь»

Он еще долго что-то печатал. Но ответного сообщения я так и не получила.

Вот так бывает, в один вечер ты вдруг становишься не нужной совсем никому.

Я лежала в постели, смотрела в потолок пустым взглядом и размышляла о том, что, если Дмитрий не знает сейчас о ребенке? Если Светлана ему не рассказала?

Но ведь когда узнает, чаша весов существенно перевесит… Не в мою пользу.

А хочу ли я, чтоб при таких обстоятельствах она перевешивала в мою?

Внутри боролась влюбленность с моралью. И какое из этих чувств побеждало я пока не готова сказать.