Отечественная война 1812 года. Школьная хрестоматия

У французов не было ни военного, ни религиозного парада, никакого смотра, они не прибегали ни к каким попыткам возбуждения. Даже речь императора была роздана довольно поздно и прочтена солдатам почти перед самым сражением, так что некоторые двинулись в бой прежде, чем смогли ее выслушать.

Между тем русские, казалось бы, уже достаточно воодушевленные, призывали на свою защиту меч Михаила архангела, — призывали все силы небесные, тогда как французы искали подкрепление в самих себе, будучи уверены, что истинные силы и воинство небесное скрываются в человеческом сердце.

Случилось так, что в тот же день император получил из Парижа портрет римского короля, этого ребенка, рождение которого империя встретила с теми порывами радости и надежды, какие волновали и самого императора. С тех пор каждый день во дворце видели Наполеона около этого ребенка выражающим ему свои самые нежные чувства. И вот, когда среди отдаленных полей, среди грозных приготовлений, он снова увидал этот кроткий облик, его воинственная душа была растрогана. Он собственноручно выставил эту картину перед своей палаткой, потом позвал офицеров и солдат своей старой гвардии, желая поделиться своим чувством с этими старыми гренадерами, показать свое интимное семейство своей военной семье и озарить этим символом надежды приближающуюся опасность...

Наступила ночь, а вместе с ней и опасение, — как бы русская армия не удалилась, воспользовавшись темнотой. Это мучительное беспокойство прерывало сон Наполеона. Он беспрестанно подзывал своих приближенных, спрашивал, который час, не слышно ли какого-нибудь шуму, и посылал осведомиться, на месте ли неприятель. Этот вопрос вызвал в нем такие сомнения, что он, раздавая свое обращение к войску, приказал прочесть его лишь на следующее утро, и то, если битва состоится.

Успокоившись на несколько минут, он чувствует, что его охватывает иная тревога: его волнует жалкое состояние его солдат. Смогут ли они, слабые и изголодавшиеся, вынести это продолжительное и ужасное столкновение? В предстоящей опасности его гвардия кажется ему единственной надежной поддержкой, которая стоит двух армий... Он приказывает раздать этим старым солдатам трехдневную порцию сухарей и риса, взятую из запасных фургонов. И, наконец, опасаясь неисполнения своих поручений, он встает и сам справляется у гренадеров гвардии, стоящих при входе в его палатку, о том, получили ли они провиант. Удовлетворившись их ответом, он возвращается и погружается в легкую дремоту.

Но скоро опять слышатся его призывы. Его адъютант, входя, видит императора, склонившего на руки опущенную голову, и как бы угадывает в его речах размышления о тщетности славы... потом, как бы снова вернувшись к более утешительным мыслям, он вспоминает все, что ему говорили о медлительности и нерадивости Кутузова, и удивляется тому, что этого полководца предпочли Беннигсену. А дальше его мысли снова возвращаются к тому критическому положению, в которое он сам себя поставил, и он говорит: «Готовится великий день, наступит ужасная битва». Он спрашивает Раппа, верит ли он в победу. «Без сомнения, — отвечал тот, — но в победу кровавую!» Наполеон продолжает: «Я это знаю, но у меня восемьдесят тысяч человек, я войду в Москву с шестьюдесятью тысячами; отставшие, так же как и сводные батальоны, нас догонят, и мы будем более сильны, нежели теперь, перед битвой».

Казалось, что в эти расчеты не входила ни его гвардия, ни кавалерия. Тут, снова охваченный своим прежним беспокойством, он посылает осведомиться о положении русских. Ему отвечают, что их огни светят по-прежнему и что, судя по числу костров и по множеству человеческих теней, который их окружают, тут не только арьергард, но и вся армия. Присутствие неприятеля успокоило императора, и он захотел немного отдохнуть.

Но поход, который он совершил вместе с армией, утомление ночи и предыдущих дней, многочисленные заботы и напряженное ожидание — все это изнурило его. Утренний холод охватил его, его мучили лихорадочное волнение, сухой кашель и сильная жажда. Остальное время ночи он тщетно старался утолить эту жгучую жажду, от которой он изнемогал. Это новое страданье осложнилось его прежним недугом, еще накануне к нему вернулись припадки ужасной болезни, с которыми он боролся с давних пор.

Наконец, в пять часов утра от Нея прибыл офицер, сообщивший, что маршал видит еще пред собой русских и просит разрешения их атаковать. Это известие, казалось, вернуло императору силы, ослабевшие от ночной лихорадки. Он поднимается, зовет своих и выходит из палатки, восклицая: «Наконец, они попались! Вперед! Идем открывать ворота Москвы!»

Было половина шестого утра, когда Наполеон прибыл к редуту, отбитому у русских 5 сентября. Тут он стал ожидать первых проблесков рассвета и первых ружейных выстрелов со стороны Понятовского. Заблестела заря. Император, указывая на нее офицерам, воскликнул: «Вот оно, солнце Аустерлица!» Но оно было против нас, оно всходило со стороны русских, открывало нас их выстрелам, ослепляя нас самих. Тут обнаружилось, что накануне в темноте наши батареи были расположены на таком расстоянии от неприятеля, что пушечные выстрелы не могли достигнуть до него. Нужно было продвинуть их вперед. Неприятель допустил нас это сделать; он, казалось, колебался первым нарушить эту ужасную тишину.

Все внимание императора сосредоточилось на правом фланге, как вдруг, около семи часов, битва разразилась на левом.

Филипп-Поль Сегюр

Бородинское сражение продолжалось от 5 часов 30 минут до 18 часов 7 сентября 1812 года. В течение дня бои происходили на разных участках Бородинской позиции русских, на фронте от деревни Малое на севере до деревни Утицы на юге. Самые длительные и напряженные бои происходили за Багратионовы флеши и за батарею Раевского.

Бой за село Бородино

Утром 7 сентября село Бородино занимал один батальон русских гвардейских егерей с четырьмя орудиями. Западнее села было расположено боевое охранение, состоявшее из егерей армейских полков. Мост через речку Колоча восточнее Бородина охраняли 30 матросов, которые должны были уничтожить мост после отхода русских на восточный берег.

Против Бородина Наполеон выделил один корпус, которым командовал Евгений Богарне. Вице-король Испании Богарне двинул в атаку на Бородино сразу две дивизии — одну с севера, другую с запада.

Французы начали движение в 5 часов и незаметно, под прикрытием утреннего тумана, подошли к Бородину. В 5 часов 30 минут они были замечены русскими артиллеристами, которые открыли огонь. Гвардейские егеря встретили французов штыками. Однако силы были несоизмеримы. Много русских егерей было заколото на месте, а оставшиеся отошли за речку. Через мост прорвалась и значительная часть французов, которая уже подходила к деревне Горки, куда подъезжал Кутузов на свой командный пункт. Барклай де Толли, находившийся на батарее у деревни Горки, выслал против французов три егерских полка. Егеря стремительно ударили, охватили противника с юга и погнали его назад. Большая часть французов была переколота, остальные отошли в Бородино. За речкой Колочей русские французов не преследовали. Команда матросов разобрала деревянный мост.

Бородино осталось в руках французов, которые сейчас же установили сильную артиллерийскую батарею. Огонь с нее велся не только по батарее Раевского, но и по русской батарее у деревни Горки.

После взятия Бородина французы больше не наступали против северного участка русской позиции.

* * *

Было шесть часов утра. Глухо грохнула в туманном воздухе против левого русского крыла первая французская пушка. На ее звук раздался условный выстрел против правого русскаго крыла — и разом загремели сотни пушек с обеих сторон. Офицер Перовский вскочил, выбежал из палатки и несколько секунд не мог понять развернувшейся перед ним картины. Вдали и вблизи бухали с позиций орудия. Солдаты корпуса Багговута строились; между их рядов куда-то скакали адъютанты. Сев на подведенного коня, Перовский поспешил за ними.