Отголоски тишины

Килл стиснул челюсти.

— Не произойдет, если это будет зависеть от меня, — выдавил он. — Мой дом, моя мать…

Он замолчал, его рука на моем бедре сжалась почти до боли. Я ничего не сказала. Видела, как он борется с какими-то мыслями. Его льдисто-голубые глаза встретились с моим взглядом.

— Я не хочу, чтобы твое мнение изменилось. Не хочу, чтобы ты думала обо мне так. Не хочу, чтобы ты сталкивалась с этим дерьмом, чтобы оно тебя касалось.

Мое сердце чуть не разбилось от его тона, и я накрыла ладонью его руку на своем бедре. В его взгляде читался стыд. Эту уязвимость он показывал только мне. И то не часто. Но я знала, что это мучило его.

— Хочешь знать, что я о тебе думаю? — прошептала я. — Я думаю, что ты один из лучших людей, которых я знаю. Самый умный. Самый преданный. Определенно самый задумчивый…

Я выдержала паузу.

— Ну, если не считать Зейна, — поправилась я с легкой усмешкой.

Убрав его руку со своего бедра, я поднесла ее к губам и нежно поцеловала.

— Ничто там… — Я кивнула в сторону дома. — Не заставит меня думать о тебе хуже. Только лучше, если такое возможно. Я буду любить тебя только сильнее.

Киллиан замер от моих слов, и я поняла, что только что сморозила.

Блин.

Я только что призналась в любви парню, с которым встречалась всего пару месяцев.

Блин, блин, блин.

Что делать в подобной ситуации? Какая же я идиотка!

Мгновенно я опустила его руку. Вместо того, чтобы отшатнуться от навязчивой, возможно, сумасшедшей девчонки, Киллиан обхватил мою щеку, дернув мою голову к себе, и коснулся лбом моего лба.

— Веснушка, что ты только что сказала? — прохрипел он, пристально глядя мне в глаза.

Я быстро заморгала, мое сердце колотилось так сильно, что, казалось, вот-вот вырвется из груди.

— Я... я, — промямлила я.

— Ты любишь меня? — спросил он с таким недоверием и уязвимостью, что мое сердце остановилось.

Внутри все резко успокоилось, и я обрела ясность мысли.

— Да, — четко произнесла я. — Я люблю тебя, Киллиан Дечезаре.

Наступил момент полной тишины, когда мои слова заполнили салон автомобиля. Наполнили мою душу.

— Бл*ть, — пробормотал он, закрыв глаза, а когда открыл, от эмоций в них у меня перехватило горло.

— За последние пять лет жизнь не давала мне ничего, кроме дерьма, — прошептал он. — Никаких подарков, никаких перерывов, никакой передышки, теперь я знаю…

Он сделал паузу.

— Теперь я знаю, почему. Я глотал это дерьмо, чтобы получить этот подарок. — Его ладони сжали мои щеки. — Который я держу в руках. Твои слова — они стоят пяти лет дерьма. Пятидесяти лет, черт возьми.

Слезы свободно катились по моим щекам. Килл стер их большими пальцами.

— Мне нужно тебя поцеловать, Веснушка, — пробормотал он. — Я должен почувствовать вкус этих слов на твоих губах.

— Хорошо, — прошептала я.

Едва я договорила, как Киллиан склонил голову и набросился на мои губы. Я ожидала, что поцелуй отразит нежность его слов, его взгляда. Но, нет. Он был жесткий. Безжалостный. В отличие от других, что мне довелось испытать в своей жизни. Не похожим ни на что, что, как я думала, когда-нибудь испытаю. Я не могла насытиться этим поцелуем. Меня злило ограниченное пространство салона, не позволяющее прижаться к Киллу.

Он, казалось, почувствовал мою досаду или испытал ее сам, потому что издал некий звук и с легкостью перенес меня через консоль, так что я оказалась у него на коленях. Наши губы не переставали двигаться. Кажется, я даже не дышала. Я прижалась к нему как можно теснее. Но не могла подобраться достаточно близко. Мне будто хотелось залезть ему под кожу. Вот, насколько я обезумела.

Килл коснулся ладонью моей шеи, слегка отстраняя. Мы оба тяжело дышали.

— Как бы не хотелось это говорить, и поверь, от этого мне почти физически больно, но тебе нужно выйти из машины, Веснушка, — приказал он хриплым голосом.

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять смысл, и, несмотря на электрические импульсы, бежавшие по моим венам, я покраснела.

Отстранившись, я собралась выбраться через водительскую дверцу. Но руки Килла на моей шее не отпускали. Вместо этого он притянул меня к себе для еще одного нежного поцелуя. Удержав на мгновение, а затем отпустив.

Я вышла из машины на трясущихся ногах, немного опасаясь, что у меня подкосятся колени. Мне удалось продержаться в вертикальном положении в течение того короткого времени, которое потребовалось Киллу, чтобы выйти из машины и крепко взять меня за руку. Он посмотрел на дом перед нами, и его челюсти стиснулись.

— К твоему сведению, я категорически против, — пробормотал он.

— Я учту, — ответила я, сжимая его руку.

Он бросил на меня быстрый взгляд, выругался себе под нос и шагнул вперед.

И только когда его рука коснулась дверной ручки, я осознала, что он так и не сказал, что тоже любит меня.

***

В доме было темно. Что не удивительно. Идя по потрескавшейся дорожке, я заметила, что все шторы задернуты. Внешне дом находился в плачевном состоянии. Белая краска облупилась, и казалось, будто солнце ее растопило. По обеим сторонам потрескавшейся брусчатки виднелись заброшенные клумбы, заросшие и усеянные чем-то похожим на увядшие розы. Будто находясь под чарами, я перевела взгляд на лужайку. Только она намекала на то, что за этим местом кто-то присматривает. Хоть газон и пожелтел местами, но подстригали его недавно.

— Это ты? — Я кивнула на лужайку.

Килл лишь пожал плечами.

Молча мы вошли в темную комнату, пропахшую сигаретным дымом. Моим глазам потребовалось пару минут, чтобы привыкнуть к темноте, когда Килл закрыл за нами дверь. Мы прошли в небольшую гостиную. Мебели там было немного: лишь диван с выцветшим цветочным узором, пара старых кресел, журнальный столик, заваленный бутылками, и телевизор, на экране которого мелькали рекламные ролики. Стены были голыми, но там, где, как я предполагала, раньше висели рамки, виднелись выцветшие прямоугольники.

Мое сердце сжалось. Моя мама любила фотографии. Каждый дюйм нашего холодильника был увешан ими — от наших селфи, сделанных две недели назад, до моих фотографий в возрасте двух лет. Они украшали стены, и почти на каждой поверхности стояла фотография в рамке. Я бы сказала, что примерно на двух третях этих фотографий были либо Стив, либо Ава, либо они оба. После возвращения из Вашингтона я смотрела на них часами, пытаясь осознать, что теперь они существуют только здесь: в маленькой рамке, в статичном изображении, запечатлевшем момент времени и превративший их в воспоминания. Мне было больно смотреть на эти фотографии. Они уничтожали мою душу. И делают это до сих пор. Но я все равно смотрела на них. Каждый божий день. Единственное, что причиняло больше боли, — это не видеть их. Не узнавать те моменты, те воспоминания. Именно это, как я подозревала, и произошло здесь.