Откровение огня

— Не было пожара. Костер был.

— Ты чего потом не пришел? И не прислал никого.

— Да вот роем, — буркнул Филимон, по-прежнему избегая смотреть на нее. Она обняла его и почувствовала, как он опал. Василиса отпрянула.

— Да ты что такой безразличный? Или правда монахом стал?

— Подожди с этим.

— Чего ждать-то?

Голос Василисы звучал все громче, лицо разгоралось. Она оглядела кочаров.

— Да вы как хворые!

Никто и не посмотрел в ее сторону. Василиса опять метнулась к Филимону, схватила его за рукав и потянула:

— Пойдем!

— Куда?

— Да хоть куда! Пойдем!

Филимон освободил свой рукав и сказал:

— Ты иди сама, полежи еще в покое, пока мы роем. Для тебя ведь и роем — сами-то мы через стену бы махнули. Я пошлю за тобой, когда подкоп кончим.

— Пойдем, Филимон! — потребовала Василиса. — Переговорить надо!

— Потом и переговорим.

— Ты хоть бы спросил, как я! Может, я подыхаю!

— Как ты? — послушно спросил Филимон.

— Да этот старый козел вас попортил! — заголосила Василиса, обводя кочаров почерневшими глазами.

— Ну чего разошлась! — раздалось со стороны.

Василиса узнала по голосу Припадка. В ярости она схватила полено, валявшееся рядом, и резко повернулась к нему.

— Сидим мы у огня, уху ждем, — рассказывал отец Михаил притихшему Леониду. — Хорошо так — река, тепло, лягушки квакают, сами языки распустили. Стало меня подмывать: пойти бы искупаться…

Брат Леонид внезапно схватился за котелок и, вскрикнув, одернул руку. Он посмотрел умоляюще на замолчавшего иеромонаха.

— Отец, давай еще раз большой костер разожжем! Прямо сейчас! Здесь!

Старик опустил глаза.

— Отец! — вскричал Леонид. — Хочу снова по углям пройти! Еще одну обузу мне сжечь надо!

— Сейчас не время.

— А давай без углей! В огонь ступлю.

— Мало тебе обожженных рук?

— Так то ж без твоей молитвы, только с моей.

— И с моей молитвой ноги сожжешь, если прямо в пламя станешь.

— И с твоей?.. — растерялся брат Леонид. — Как же так? Коли вера…

— Господь безмерен, плоть же меру имеет.

Отец Михаил поднялся и пошел в свою пристройку. Он вернулся оттуда с ведром, которое протянул Леониду.

— Сходи за водой, душа моя.

Молодой инок нехотя поднялся.

— Книга-то моя все при тебе?

Брат Леонид положил ладонь на грудь и посветлел.

— Здесь она.

Иеромонах улыбнулся и махнул ему рукой — иди, мол. Леонид отправился к колодцу, недоумевая, чего это отцу Михаилу так спешно вода понадобилась. Улыбка старика показалась ему виноватой, взмах руки — прощальным.

Земля была темной, небо же еще не погасло. В его синеве стали проступать звезды. Брат Леонид смотрел на них и умилялся: свет негасимый, костры небесные, чистый белый огонь. Голова у него покруживалась. Не спеша шел он с полным ведром обратно к отцу Михаилу.

Приблизившись к срубу, Леонид увидел на тропинке шагах в двадцати от иеромонаха еще кого-то. Кто это был, знаменский разглядеть не мог. Он ускорил шаг и тут услышал с задворка женский крик. «Василиса!» — определил он и побежал по тропинке, обливая ноги водой из ведра. Брат Леонид оказался на задворке в тот момент, когда Василиса замахнулась на отца Михаила, все так же сидевшего на камне. В руке у атаманши было полено.

— Стой! — закричал Леонид.

Василиса резко опустила полено. Старик рухнул на землю. Атаманша обернулась на Знаменского и в следующий миг уже нацелилась на него. Леонид схватился за ведро обеими руками, отскочил в сторону и окатил ее водой. Василиса отпрянула и, потеряв равновесие, упала. Леонид бросился к отцу Михаилу. Тот лежал маленький, бездыханный. Из его темени текла кровь.

* * *

В последний месяц своего пребывания в Москве мне надо было много ездить по городу, и я взял напрокат «жигули». В начале мая я приехал на нем в АКИП. Оставить машину поблизости от входа оказалось невозможным. Я обнаружил место несколько поодаль, в коротком тупике. Там по обе стороны стояло уже несколько автомобилей. Я проехал в самый конец и припарковался.

Поднимая ручной тормоз, я увидел в зеркало знакомую асимметричную фигуру: Парамахин. Он подошел к «москвичу» на противоположной стороне. Не знаю почему, но мне захотелось посмотреть, как он водит машину. Я повернул свое зеркало так, чтобы было удобно наблюдать, и остался ждать, пока архивист отъедет. Но странное дело, сев в свой «москвич», Парамахин снял очки и остался сидеть. Меня он не видел.

Прошло несколько минут, но завотделом и не думал уезжать: он кого-то дожидался. Продолжать дальше следить за ним стало совсем неприлично, но и выйти теперь вдруг из машины было неловко: о том, чтобы пройти мимо него незамеченным в узком безлюдном тупике, не могло быть и речи. Пока я искал выход из дурацкого положения, оно усугубилось еще больше: в переулке появилась Сова.

Она подошла к машине Парамахина, села в нее и так же, как и он, сняла очки. Минуту-две они разговаривали, потом Парамахин обнял Сову и прижал ее к себе.

Я достал свои записи и стал их читать — заняться мне больше было нечем. Время от времени я был вынужден поглядывать на архивистов, чтобы контролировать ситуацию. Так продолжалось минут пятнадцать. Наконец Сова вышла из машины и оставила Парамахина одного, а через пару минут ушел и он. Я так и просидел незамеченным. Подождав еще немного, я отправился в АКИП. Сову я там не увидел — в тот день в зале дежурила Мальчик.

Свидание Парамахина и Совы не шло у меня из головы. И здесь факты не увязывались друг с другом. Не те это были люди, чтобы заводить на работе простую интрижку. Что за странный роман? Когда и как они сблизились? Парамахин, между прочим, носит обручальное кольцо.

Я вспомнил удивлявшие меня перемены во внешности и поведении Совы. Они появились где-то в середине марта, после… Нет, я не хотел сразу соединять одно с другим — ЧП и ЧЛ: «чрезвычайное происшествие» и «чрезвычайную любовь». Я взялся искать другие возможные варианты. В каких обстоятельствах завязалась любовная связь угрюмой библиотекарши и ироничного заведующего? Как они вообще могли оказаться наедине? Остались однажды после работы с неоконченными делами и были случайно закрыты в АКИПе рассеянным милиционером? Или же они оказались как-то вместе за столом на дне рождения одного из сотрудников отдела? Пара бокалов вина развязала языки, разговор перешел на личное, разжег интерес друг к другу… Нет, это не вязалось.

Я решил подойти с другого конца: что их могло сблизить? Уж конечно, не вид спорта. Может быть, сексуальная неудовлетворенность? Теоретически возможно, но я чувствовал: не то, опять не то. Все версии не выдерживали логических доводов или были психологически уязвимы. Все, кроме одной — той, что напрашивалась сама собой: Сову и Парамахина соединило «Откровение огня». Это было логично, соответствовало их характерам, увязывалось с обстоятельствами.

Однако и этот вариант при дальнейшем анализе обнаружил слабое место. Допустим, что в тот день, когда с моей помощью обнаружилась пропажа «самой интригующей древнерусской рукописи», они оба почувствовали одну и ту же муку — но не кинулись же они друг другу в объятия только из-за этого! Конструкции не хватало еще какого-то опорного элемента — без него она шаталась. Уж не нашли ли Парамахин и Сова каким-то образом «Откровение»? Нашли — и держат это в тайне ото всех? Тайны сближают даже врагов.