Открывая новые страницы...(Международные вопросы: события и люди)

Помогала и врожденная способность к иностранным языкам. Заняв в 1921 году пост генерального консула в Мешхеде (Иран), он совершенно не знал персидского языка. Учителем взял садовника, тщательно прислушивался к разговорам на улицах, базарах, а через пару месяцев уже выступал перед иранцами. Так же, общаясь с йеменцами, освоил арабский. Говорил по-французски, по-итальянски, по-турецки. Нужно учесть и то, что в Сану Хакимов приехал отнюдь не новичком. Был уже опыт дипломатической деятельности в Иране, в соседних с Йеменом королевствах.

И все же на одном личном обаянии или хорошем знакомстве с местными обычаями далеко не уедешь. Тем более в мусульманской стране, где к «неверным» относятся с крайней подозрительностью. Успех или неудача дипломата зависит прежде всего от политики его государства, от той роли, которую оно играет в мире. Хакимов представлял государство, которое отвергло курс колониальных захватов, обнародовало и расторгло тайные договоры царской России с империалистическими державами и уже в одном из первых своих внешнеполитических документов заявило, что арабы, как и все мусульмане, имеют право «устроить жизнь по образу своему и подобию».

Ни одна крупная держава не проводила в то время на Ближнем Востоке политику, основанную на безоговорочном признании суверенных прав арабов. Советская Россия стала первой такой страной. И этого не могли не оценить по достоинству даже в таких отсталых регионах, каким был Аравийский полуостров. Не случайно в послании к Советскому правительству в 1927 году йеменский принц губернатор порта Ходейда С. Мухаммед писал, что российское правительство бдительно стоит на страже интересов Востока… и завоевывает симпатии народов. «Мы надеемся, — заключал он, — на установление хороших отношений между нашим и этим правительством».

Обращение принца к СССР приобретало особое звучание в свете складывавшейся тогда обстановки. Йемен, обретя независимость, столкнулся с враждебностью Англии. Она подстрекала к мятежу племена и одно время даже оккупировала южную часть королевства. Поэтому связи между Советским Союзом и Йеменом, которые привели 60 лет назад к заключению Договора о дружбе и торговле, рассматривались обеими странами как акты международной поддержки Йемена.

Впрочем, даже в благоприятной политической атмосфере работа нашего дипломата тогда была связана с немалым риском. Рисковать приходилось, передвигаясь на мулах по горным тропам или пересекая район, где вели кровавую тяжбу племена. Так произошло в феврале 1926 года, когда Хакимов, дипломатический агент и генеральный консул СССР в Хиджазе, должен был доставить в лагерь ибн Сауда, будущего короля Саудовской Аравии, только что одержавшего победу в войне, сообщение о признании его государства Советским Союзом.

Повсюду в пустыне были видны следы боев. Хакимов сам управлял машиной с советским флажком над капотом, но воинам ибн Сауда наш флажок ничего не говорил. Прогремели выстрелы, пуля пробила мотор. Автомобиль замер. Пришлось выбираться наружу и пережидать под колесами, пока прекратится огонь. Но как дать знать бедуинам, что к ним едут с доброй вестью? Генконсул запел «Варшавянку», потом другие революционные песни. Керим-бея (так называли Хакимова арабы) узнали. Задание Советского правительства было выполнено.

В чем, в чем, а в нехватке мужества никогда его нельзя было упрекнуть. В. В. Куйбышев, под руководством которого Хакимов воевал в гражданскую, дал такую характеристику: «Знаю по 19—20-м гг. в Туркестане. Из работников-мусульман он был наиболее коммунистически выдержан и чужд националистическим уклонам. Считаю… добросовестным членом партии». Но в 1937 году, когда Хакимов вернулся на Родину после очередной длительной командировки в Саудовскую Аравию, не было в живых уже ни Куйбышева, ни Чичерина, который напутствовал его на работу полпреда.

Флора Хакимова вспоминает: «Мы жили в доме Наркоминдела, на улице Маркса и Энгельса. На нашем этаже не осталось ни одной квартиры, где бы не арестовали главу семьи. На улице дети играли в Ежова. Отец дал с границы телеграмму, и мы поехали встречать на вокзал. Но не встретили. Часа через четыре все же появился дома; узнав об этом, у нас собрались сотрудники наших посольств, работавшие раньше с папой. Не понимали, что творится, просили отца разобраться… Прошло несколько дней, я вернулась из школы, смотрю, дверь в одну комнату оклеена белой бумагой. Отца больше никогда не видела. Дворник Гаврюша поймал меня во дворе, говорит: поживи у нас, твою маму тоже возьмут».

Так оно и случилось. Трудно даже представить, какой ущерб нашему государству принесли репрессии, обрушенные на немногочисленный тогда отряд наших специалистов по Арабскому Востоку… С матерью Флора встретилась через 10 лет, после того как закончился срок пребывания спутницы жизни Керим-бея в лагерях.

У меня в руках справка военной коллегии Верховного суда СССР от 1956 года о полной реабилитации Хакимова. Страна вернула соратнику Куйбышева доброе имя; на его родине, в Башкирии, открыт музей, в честь него названы улицы в нескольких городах. И все же когда полпред встретил смертный час? В Башкирии почти во всех публикациях называют 37-й год. А в свидетельстве о смерти поставлено 12 марта 1941 года. Будто бы в тот день Хакимов подписал письмо на имя Сталина. Что это: правда или легенда, изобретенная по указанию некоего руководителя или чиновника, который даже после разоблачения сталинских преступлений считал неполитичным помечать смерть 37-м годом?

Оказалось, что дата в свидетельстве о смерти фальшивая.

Мы обратились в военную коллегию Верховного суда СССР. Там нам сообщили: Хакимов погиб в 1938 году.

Кажется, английский публицист Эктон высказал такую мысль: история не вознаграждает тех, кто страдает, и не наказывает тех, кто творит зло. Увы, чаще всего так и бывает. Мы, живущие 50 лет спустя, не в силах что-либо изменить в событиях того трагического времени, когда бесследно пропадали чистые, преданные революции люди.

Зато мы можем спокойно, не впадая в эмоции и преувеличения, оценить сделанное ими. По любым меркам роль Керима Хакимова в становлении советской дипломатии на Востоке достойна памяти. И в том, что нас с Йеменской Арабской Республикой, как почти со всеми арабскими странами, сегодня связывают дружеские отношения, есть и его вклад.

В. К. Архипенко [55] Федор Раскольников

Год 1918-й. Только что закончился перерыв в заседании Учредительного собрания. Он был сделан по предложению фракций большевиков и левых эсеров, после того как большинство депутатов отвергло Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа. В мягких креслах широкого амфитеатра рассаживаются те, кто совсем недавно отказался принять исторический документ. По их лицам и манере поведения чувствуется, что они ощущают себя сейчас хозяевами положения. И хотя места, где должна находиться большевистская фракция, пустуют, заседание продолжается. Но вот получивший записку председательствующий Виктор Чернов — лидер правых эсеров — объявляет:

55

Владимир Кузьмич Архипенко — журналист. Печатается по: Агитатор. 1988. № 3.

— Слово имеет депутат Учредительного собрания Раскольников.

На трибуну легко поднимается невысокого роста, худенький морской офицер, кладет перед собой листки с машинописным текстом. Он начинает читать спокойно, четко выговаривая каждое слово. И сразу же в зале устанавливается мертвая тишина. Уже в первой фразе зачитываемой Раскольниковым декларации большевистской фракции звучит суровое обвинение в адрес тех, кто разместился в амфитеатре. Они отказались признать декреты о земле, мире, о рабочем контроле, признать власть Советов. Получившая в Учредительном собрании большинство партия правых эсеров, называющая себя социалистической, является на деле партией буржуазной и контрреволюционной.