Откуда взялся этот Клемент?

— Нет, разумеется, но все равно это безнадежно.

— Ну и прекрасно. Тогда пойдем отсюда. Незачем тратить время.

— Незачем?

— Конечно, незачем. Просто сдадимся и уже через десять минут будем сидеть в машине.

Я даже не знаю, что ему ответить.

— По-моему, пупсик, тебя хлебом не корми, дай только сдаться побыстрее.

— Что-что?

— Все твои книги, что ты так и не закончила.

— А при чем тут мои книги?

— Да ты все мечтаешь написать книгу, а как доходит до дела, так сразу же «ой как тяжело», верно ведь?

— Клемент, если вы к чему-то клоните, то я не совсем улавливаю.

— Так ведь здесь все то же самое! Найти слиток Гарри тебе хочется, а вот чтоб как следует потрудиться — ну не-ет, это уже слишком!

— Вовсе нет! — возмущаюсь я. — Я просто…

— Ну что «ты просто»? Пойми, пупсик, это ведь ничем не отличается от сочинения книги. Начинаешь с начала и идешь до самого конца. Вкалывай и иди вперед. Что здесь непонятного?

Я нервно перебираю пальцами, радуясь про себя, что в тусклом свете Клементу не разглядеть, как меня заливает краской.

— Или же сдайся и ищи пути попроще. Которых, возможно, и не существует. Легко дается лишь то, что не особо-то и нужно, пупсик.

Неловкое молчание прерывается грохотом еще одного поезда. В ожидании окончания какофонии Клемент прислоняется к стене и смотрит на меня — приму ли я вызов.

Пускай меня и раздражают некоторые черты Клемента, я все же не могу не признать, что его решимость и прагматизм меня по-настоящему восхищают. Именно этого недоставало всем моим мужчинам. Во всяком случае, в моей взрослой жизни.

Шум поезда стихает, снова воцаряется тишина.

— Тогда начнем? — стрекочу я, стараясь придать голосу как можно больше энтузиазма.

— Уверена?

— Абсолютно.

Клемент протягивает мне отвертку. Я озадаченно смотрю на инструмент.

— Просто иди вдоль ряда кирпичей и каждые сантиметров десять тыкай отверткой в слой раствора. Если Гарри действительно вытащил парочку кирпичей, то цемента вокруг них не будет. Даже если потом он и замазал щели землей, ты все равно заметишь разницу при ударе.

Я перевожу взгляд на стену и пытаюсь прикинуть, сколько же километров цементных линий придется истыкать отверткой.

— Пупсик, нет, — укоряет Клемент, словно бы читая мои мысли. — Давай просто начнем.

Разумеется, мой настрой был бы куда оптимистичнее, если бы предстоящий каторжный труд гарантировал результат. Но откуда гарантии? Мы всего лишь полагаемся на теорию Клемента, которая, в свою очередь, основывается на другом весьма шатком допущении. В общем, мы определенно намереваемся отыскать в стоге сена иголку, которой, вполне возможно, там нет.

— Я начну сверху, а ты снизу, — предлагает Клемент. — На полпути сменимся, так что ноющей спиной никто расплачиваться не будет.

Внутренне издаю стон и с отверткой в руке приседаю на корточки.

— Итак, начали. Первая страница, — провозглашает Клемент.

— Ага. Первая.

И мы приступаем к прощупыванию слоев раствора. Определенную домашнюю рутину я терпеть не могу. Худшая из таковых, пожалуй, глажка. Однако уже через пять минут тыканья я ловлю себя на мысли, что с огромным удовольствием поменяла бы отвертку на утюг, даже если бы предстояло выгладить целую корзину рубашек. Мало того что занятие наше само по себе изнурительное и скучное, так меня еще не оставляет ощущение, будто я постоянно слышу какие-то скребущиеся звуки.

— Как думаете, Клемент, здесь крысы водятся?

— Вполне возможно.

— Просто здорово. Спасибо, что успокоили.

Мы достигаем середины, и теперь корячиться черед Клемента, в то время как я распрямляю затекшую спину. Утешение, конечно же, слабое, но, по крайней мере, в таком положении от крыс меня отделяет расстояние побольше.

Заканчиваем каждый свой ряд и снова меняемся. Я внизу поднимаюсь на один ряд, а Клемент наверху на один опускается — выше завершенного, по его прикидкам, спрятать слиток Гарри уже не смог бы.

Так механическая работа и продолжается. Тыц-тыц-тыц, смена. Тыц-тыц-тыц, смена. Снова и снова. Каждый законченный ряд — очередной забитый гвоздь в гроб моей угасающей надежды.

Наконец, я поддаюсь искушению и смотрю на часы: пятьдесят пять минут. По завершении очередного ряда предлагаю сделать перерыв.

— Самое то! Чашка чая мне определенно не помешает.

Лично мне определенно не помешает бутылка джина и капельница.

Клемент достает из рюкзака термос и свинчивает с его верхушки два пластиковых стаканчика.

— Сахар-то добавила?

— Нет. Простите, совсем забыла.

На самом-то деле не забыла, просто решила не портить напиток.

— Надеюсь, сойдет, — ворчит Клемент, разливая чай.

Он передает мне стаканчик, и мы вместе поворачиваемся к стене, что успели столь досконально изучить.

— Как думаешь, пупсик, половину-то простучали?

— Наверное.

Меня так и подмывает спросить, что мы будем делать, если — впрочем, скорее всего, когда — ничего не найдем. И все же вопрос я не озвучиваю, поскольку не хочу снова демонстрировать свое неверие. Да и потом, один-то из нас да должен сохранять оптимизм.

Пока мы потягиваем тепловатый чай, мимо проносится вот уже тысячный поезд. Сейчас меня больше устраивает шум и пыль, нежели пустая болтовня — к которой, как я подозреваю, не расположен и Клемент.

Клемент заканчивает первым и навинчивает стаканчик на термос.

— Перерыв окончен.

Чай не лезет мне в горло, так что я выплескиваю остатки на пол.

Занимаем свои места возле стены, внизу на этот раз Клемент. Я снова возобновляю ритмичные движения: простучав с метр слоя раствора, смещаюсь на шаг вправо. Хотя работать в полный рост гораздо легче, плечи в такой позе устают быстрее, и поэтому приходится постоянно менять руки.

Проверяем еще два ряда, опять меняемся. Работать в полный рост снова моя очередь. Руки-ноги уже ноют, суставы горят. Ногти ободраны, а уж о волосах мне и думать страшно.

Мы встречаемся на середине, и я уже готовлюсь переходить к нижнему ряду, как вдруг Клемент замирает и несколько раз тыкает отверткой в одно и то же место.

— Что-то нашел, пупсик.

Что именно, он не уточняет, однако сердце у меня так и екает.

— Что? Что там?

— Пока не знаю, но цемента вокруг этого кирпича нет.