Отлучение (Из жизни Александра Солженицына - Воспоминания жены)
Шрифт:
– Может... согласишься?
Я заплакала.
Он присел со мною рядом на диване.
– Скажи честно. Ты что... надеешься, что этого не произойдет?..
– Нет. Но я не хочу так скоро. Ведь суд разведет через месяц, а загс через три...
Саня немного сбит с толку. Понял ли он, что у меня была затаенная мысль - не быть разведенной с ним до его возможной поездки?.. .Возможно, это заставит его отказаться от поездки. Чтобы я рассталась с ним навсегда это в моем мозгу, в моем сердце не помещалось...
Муж все же решил съездить в горисполком.
Тем
– У вас есть несовершеннолетние дети?
– спросила судья.
– Нет.
– А споры по разделу имущества?
– Нет.
– Тогда обращайтесь в загс, - заключила она.
...Напрасно, значит, я сорвалась. У него бы все равно заявления не приняли. Я разъяснила Сане это, когда он вернулся после безрезультатных хождений.
В тот же день, дома в Рязани, он написал письмо председателю горисполкома Чумаковой, в котором жаловался на городской загс. Подписали письмо мы оба.
В тот же вечер поездом вернулись в Москву. Я - все с тем же ощущением счастья. Александр Исаевич - раздосадованный...
Договорились с ним через три дня съездить в Борзовку, чтоб стереть в памяти обоих предыдущую тяжелую поездку туда...
На следующий день - я у отца Всеволода. Поведала ему обо всем, что произошло, начиная с 14 октября. Всеволод Дмитриевич хотел знать, кто она. Фамилия знакома. Да ее знает Нина Викторовна! И он предлагает мне расспросить ее..
Мне и в самом деле удалось в разговоре с Ниной Викторовной коснуться невзначай Светловых (кажется, в связи с продажей Борзовки).
Я поняла из слов Нины Викторовны, что обстановка в доме Светловых была типично "самиздатская", в чем-то схожая с обстановкой в квартире у Туркиных. ...Но ведь ему совсем не это нужно в повседневности! И, по словам Нины Викторовны, Светлова-младшая - властная. Так, значит, как она решит со мной - так и будет?.. Червячок сомнения вполз в меня...
Нина Викторовна говорит, что Светлову-младшую, уже в сознательном возрасте, крестила Мария Вениаминовна Юдина. И еще оказалось, что обе Светловы были однажды здесь, рассматривали те самые абстрактные картины, что висят в моей нынешней комнате, на которые смотрю я!.. Какой-то заколдованный круг!
29 октября я должна быть у Ундины Михайловны, а еще раньше - заехать в больницу, к своему врачу, как обещала.
Валерия Михайловна, видевшая меня в самом худшем из всех моих возможных видов, увидев меня в хорошем пальто, в модной шляпке, оживленную, поразилась;
– Какая вы сегодня красивая!
– Разве вы не понимаете почему? Вы заметили, как я преобразилась тогда сразу? Вы поняли, что для меня значит мой муж?..
Доктора Радину это только пугает.
– Мне хочется встряхнуть вас, как термометр!
– говорит она.
Валерия Михайловна рассказала мне, что после моей выписки созналась заведующему отделением, чья я жена. И хорошо сделала, ибо на следующее же утро ему звонили из горздравотдела и предлагали поставить около меня индивидуальный пост... (Конечно, это было делом рук друзей Александра Исаевича! Боялись, как бы не повторила...)
Ундине
Михайловне я далеко не во всем созналась. Но в чем-то приоткрылась чуть-чуть... Спросила:– Ундина Михайлова, а если мы с Александром Исаевичем будем врозь, как у нас будет с вами?..
– И вы можете сомневаться?..
Туда мне неожиданно позвонил Саня:
– Жду завтра при любой погоде.
Но во мне уже нет того покоя, того безропотного согласия...
Зайдя к Шуре Поповой, не сдержалась, расплакалась. Та плакала вместе со мной.
В глубоком сочувствии ко мне Шура говорила какие-то слова утешения.
30 октября утром еду в "Сеславино". Электричка. Дорога от станции Ильинское такая привычная... Голые деревья... Наш миленький флигель... Стучу.
Сначала заходим с Саней в его комнату. Мы условились, что я перед Распятием пообещаю, что больше не буду кончать с собой.
Опустившись на колени, произношу:
– Здесь - нет. А вообще... если не вычеркнешь из жизни.
Саня остался недоволен моим "если".
– Ни при каких обстоятельствах не должна.
Он дарит мне маленькую иконку Спасителя, с которой я не расстаюсь с тех пор.
Потом вошла в свою комнату. Сразу кольнуло, что нет в ней двухэтажного катающегося столика.
– ???
– Я отвез ей. Там он нужнее. Ей приходится много лежать сейчас... Это ведь мне подарок!
...Да. Но... от кого? Ведь - от моей мамы! Зимой он писал ей: "И очень мило выглядит Ваш заполярный столик, здесь ему место". И вот уже место ему не здесь?.. Как не понять, что там все должно быть другое?..
Пока ехали на машине, все было ничего. А в Борзовке я сникла.
...Надо готовить домик к зиме. Да и на участке еще остались осенние работы. Но... для кого я это все буду делать?.. Для себя? Мне, одной, ничего не нужно. Для них? Невозможно... Не способна... Не могу... Для нас?.. Нас уже нет.
Не могу сдержать слез, не могу не жаловаться... Утешает:
– Но ведь это любимое мое место на земле. Буду приезжать, жить здесь иногда...
Но ничто уже не в состоянии меня утешить.
– Я узнала, какая она... Не могу верить твоим обещаниям... Неужели правы те, кто берут от жизни все? Почему я не такая?..
Саня не сдержался. Разговор постепенно перешел в ссору.
– Собирай сплетни! Это все уже устарело ("самиздатская" обстановка в доме!).
И - страшный упрек:
– Ты могла повредить ей...
– ???
– Когда ты глотаешь пилюли, у нее что-то начинается... Телепатия...
...Боже мой! Даже о моем уходе из жизни - только с точки зрения пользы или вреда ей и ее будущему ребенку!.. Я должна терпеть все молча, безропотно...
– А может, это не телепатия вовсе. А нечто другое?
Саня пересаживает куст крыжовника от соседки. Просит, чтоб я помогла. А меня силы совсем оставили. Только и смогла, что сходить в лесничество за молоком. Только молоко и пили в тот день. А еще - лекарства, чтоб успокоиться. А к курице, что мама специально нам к этому дню зажарила, не притронулись...