Отпуск с папой
Шрифт:
– Очень смешно, Геза. Надеюсь, твой папа скоро застукает тебя за курением. Я пошла. Кстати, обе грации опять полностью опустошили свой стол. Удачи! И нечего ухмыляться. Лучше займись своими родителями.
С прямой спиной и чертыхаясь про себя, я вышла из кухни во двор и увидела, что Калли в опасности. С отчаянием на лице он стоял между фрау Вайдеманн-Цапек и фрау Клюпперсберг, громко его в чем-то убеждавших. Я даже не замедлила шаг; в конце концов, он взрослый мужчина. Его вопли были очень жалобными:
– Эй, Кристина! Подожди, пожалуйста!
Калли бросил дам и побежал ко мне.
– Спасай меня. Что это было? – прошептал он и уцепился за мою руку, ища защиты.
Мы медленно пошли рядом, и я чувствовала взгляды, буравившие меня между лопатками.
– Это, Калли, большие фанатки моего отца. Мишленовского человечка зовут Мехтхильда Вайдеманн-Цапек, а женщина-мечта в голубом – фрау Клюпперсберг. Имени, к сожалению, не знаю.
– Ханнелора. Ее зовут Ханнелора Клюпперсберг, но я должен называть ее Ханна. Как давно Хайнц с ними знаком? Твоя мать знает об этом? И что ты там такое делала с бетоном?
– Они познакомились с Хайнцем на пароме, совсем недавно. Пока еще незачем беспокоить маму. Про бетон я тебе расскажу как-нибудь на досуге, может, мне понадобится твоя помощь.
Калли озабоченно покачал головой:
– Я тебе, конечно, помогу. А на Хайнца всегда женщины западают. Так и раньше было. Когда становилось опасно, он вечно линял. А мне приходилось провожать их до дома. Это нехорошо. А теперь у меня уж и желания нет, я и вправду слишком стар для этого.
– Ну и скажи ему.
Я толкнула дверь в пивную и увидела отца, с несчастным видом сидевшего на опрокинутом ящике.
– Вот он, герой. Скажи ему все в глаза.
Мы подошли к ящику и посмотрели на отца сверху вниз. Хайнц поднял голову. Калли опустился на корточки.
– Ну?
– Ну?
Хайнц тряхнул рукой с приклеившимися остатками малярного скотча.
– Ненавижу, когда пальцы липкие. – Он тряхнул сильнее. – Отвратительно!
– Хайнц, я только что познакомился во дворе с двумя дамами, они…
– Калли, ну в самом деле… Тебе семьдесят четыре года, и к тому же ты женат. И вообще… У меня нет времени обсуждать с тобой твои любовные дела. И такие разговоры я не хочу вести при девочках.
Калли покраснел.
– Но, Хайнц…
Отец взглянул на него с упреком:
– Калли, не сейчас. После поговорим.
Доротея подошла к нам и с любопытством спросила:
– Что там с любовными делами Калли?
– Вот видишь! – Отец был так возмущен, что даже вскочил. – Можно хоть чуточку соблюдать приличия? Ничего, Доротея, нет у Калли никаких любовных дел, ему семьдесят четыре. Ну что, поехали дальше?
Доротея окинула взглядом помещение.
– Надеюсь. Ты еще даже не закончил с малярным скотчем. Нужно завершить вот этот угол. Калли, Кристина, начинайте с задней стенки. Ведра с краской уже там.
Отец снова сел и стал отдирать с пальцев скотч.
– Так противно липнет. Я больше не хочу. А вы могли бы и постараться. Если аккуратно красить, не обязательно заклеивать
все подряд.– Хайнц, ты прогнал мальчишек и теперь как миленький будешь клеить. Больше никаких дискуссий. Я поехала встречать Нильса с парома. Удачи вам!
Хайнц выждал, пока она уйдет.
– Кристина! Тон твоей подруги Доротеи мне не нравится. Она разговаривает со мной так, будто я ее лакей.
– Папа, тебе надо было раньше…
– Знаете что… – Он размахнулся и швырнул катушку с лентой через всю комнату. – Да пошли вы все… Пойду схожу за газетой. Вот так. И не смейте меня удерживать!
Он ушел, хлопнув дверью. А Онно, слегка покачиваясь, стоял на лестнице и тер руку в том месте, куда ему угодил скотч.
– Черт, что это с ним такое?
– Понятия не имею.
Калли был, похоже, в отчаянии.
– Я же ничего не сказал… Я же не знал, что у него такое плохое настроение… И что мне теперь делать?
– Красить, Калли. Папа как-нибудь успокоится. Маме сегодня оперируют колено, поэтому, наверное, он так настроен.
Онно слез с лестницы.
– От этого ведь не умирают? Да и страховка все оплатит, верно? Включу-ка я музыку.
Он начал искать волну на переносном радиоприемнике. Как только Карел Готт запел о бабушке, Онно, насвистывая, снова полез к своему потолочному светильнику. Калли поднял катушку с лентой.
– Знаешь, наверное, я сначала доклею до конца. У некоторых людей бывает аллергия на эту штуку.
– У папы нет никакой аллергии, он просто упертый.
– Не важно. Я быстро сделаю, а он потом займется чем-нибудь другим. Здесь полно работы.
Папе сошло с рук даже его отвратительное настроение, и этого я понять не могла. Я подошла к стене, испытывая непреодолимое желание биться об нее головой. Но от этого ничего бы не изменилось, поэтому я сняла крышку с ведра и решительно опустила валик в темно-красную жижу.
Я справилась уже почти с половиной стены, Калли заклеил все лентой и прокрашивал края, когда распахнулась дверь и отец гробовым голосом возвестил:
– Еще и «Гамбург» проиграл, один – три, четыре желтые карточки, одна красная, и у Мехди разрыв связок. Какой отвратительный отпуск!
Калли сочувственно посмотрел на него:
– Мне очень жаль. Но придут времена и получше. А как сыграл «Дортмунд»? И «Вердер»?
– Понятия не имею. – Папа вновь уселся на перевернутый ящик. – О своих командах узнавайте сами.
Я сосредоточенно красила, не сомневаясь, что он наверняка знает все результаты. Прогулка на свежем воздухе не помогла.
– Кристина, никто не звонил?
– Нет.
– Но уже почти полдень.
– И тем не менее никто не звонил.
Я посмотрела в окно и увидела, как на парковку въезжает машина Доротеи.
– Вон идут наша хозяйка с дизайнером, так что лучше встань. А то он подумает, что ты с самого утра так и сидишь на этом месте.
– Ерунда. Этот хиппи мне все равно ничего не скажет.