Отпуск с папой

– А у вас есть удостоверение «Пресса»?

ГфМ растерянно на него посмотрел:

– Что, простите?

– У-до-сто-ве-ре-ние. Я хочу видеть ваше у-до-сто-ве-ре-ние жур-на-ли-ста. Может быть, вы шпионите для конкурентов. Но тогда вы нас недооценили, мы всегда на стреме.

– Но вон та дама читала мою статью! – От волнения его фальцет стал ломаться. Папа взглянул в мою сторону и нетерпеливо отмахнулся:

– Ах, это всего лишь моя дочь. Она слишком много читает. Еще с детства. И потом рассказывает дикие истории. Нет-нет, удостоверение покажите, пожалуйста.

Тут вмешался Нильс:

– Хайнц, прошу прощения, я знаю господина Майера. Он живет в третьем доме от нас и действительно работает в газете.

Папа сначала недоверчиво посмотрел на Нильса, потом заинтересованно – на ГфМ.

– А льготы у вас какие-нибудь есть? Мой сын тоже был журналистом, у него имелась скидка в «Фольксвагене» и «Тойоте». И в кинотеатрах тоже.

Маленький журналист смутился:

– Я об этом не думаю, мне не нужна машина, и в кино я хожу нечасто. Но иногда езжу в Гамбург.

Онно подался вперед.

– В квартал красных фонарей? У вас там скидки?

Когда Гизберт фон Майер покраснел, проявились веснушки. Он решительно возразил:

– Силы небесные, нет же, просто иногда я хожу на матчи ФК «Гамбург». Билеты мне достаются чуть дешевле.

Он засмущался, а папа потерял было дар речи, но сразу же взял себя в руки.

– Вы ходите на «Гамбург»? На стадион? На футбол? И можете взять билет? Не важно, на какую игру?

Лицо его покраснело еще больше. ГфМ принялся извиняться:

– Я знаю, не все в восторге от футбола, но я очень люблю этот вид спорта. Это мой единственный грех, но нельзя же все время только работать.

Отец потянул его за собой к столу.

– Я тоже всегда это говорю. Меня зовут Хайнц, а тебя Гизберт, верно? Кстати, у тебя шикарные штаны. Присаживайся, ты же выпьешь кофе с булочкой? Марлен, не принесешь еще одну чашку?

Марлен по-прежнему стояла у дверей, наблюдая за происходящим.

– Да, сейчас принесу. Господин Майер…

Папа прервал ее:

– Фон Майер, Марлен.

– Хорошо. Господин фон Майер, чего вы, собственно, от меня хотите?

– Я…

Хайнц вновь его прервал:

– Он напишет про нас красивую статью, не так ли, Гизберт? Это будет твоей рекламой, Марлен. Итак, расскажи-ка, на какие матчи у тебя есть билеты?

Мы с Доротеей решили помочь Марлен принести чашку.

По всей видимости, Гизберту фон Майеру пришлась по душе наша компания, по крайней мере он не предпринимал никаких попыток отправиться в редакцию или домой. Даже когда Онно демонстративно взглянул на часы и сказал «нам пора приступать, а то рабочий день скоро кончится», тот согласно кивнул, но с места не сдвинулся. Марлен составила посуду на поднос и вопросительно посмотрела на Хайнца. Он протянул ей пустую чашку.

– Можешь убирать, мы больше не хотим кофе, правда, Гизберт? А прохладительные напитки у нас тут есть. Скажи, ты помнишь те сенсационные пять – один с мадридским «Реалом»? Гамбургцы отставали ноль – один… как там звали этого вратаря? Каннилан? Каммиман?

– Каннинхэм, – просиял господин фон Майер, – точно! «Гамбург» проиграл первую игру со счетом ноль – два, и ему требовалось выиграть четыре – один, во что, конечно, никто не верил.

Папа похлопал его по желтому плечу:

– И тут Каннинхэм выводит испанцев вперед. Я думал, меня удар хватит. Но это же мой «Гамбург». Вот это был натиск! И ребята заколотили «Реалу» еще пять мячей. И победа, и поражение. Роскошно!

Я встала:

– Вернусь-ка я к работе. Кто со мной?

Доротея и Нильс были уже на ногах, Калли и Онно медленно поднялись. Хайнц взглянул на них снизу вверх и снова повернулся к ГфМ:

– А еще один – ноль Магата против «Турина». Мне он очень нравился, пока не перешел к этим баварским придуркам. Чего только люди не делают за деньги! Отвратительно.

– Да-да, Эрнст Хаппель. Это была эпоха Эрнста Хаппеля. – Гизберт перевел на меня затуманенный взгляд. Интересно, о ком он думал – обо мне или о бывшем австрийском тренере? Мне было наплевать, и я пошла к ведрам с краской. По дороге я сделала радио погромче. Катя Эбштейн «Чудеса случаются». Папа тут же вступил: «Оно произойдёт сегодня или завтра…» Гизберт улыбнулся и уселся поудобнее.

Само собой разумеется, отец остался сидеть возле Гизберта. Пока мы с Калли красили, Доротея и Нильс смешивали краски, а Онно шуруповертом Хайнца крепил плинтуса, маленький журналист и великий воображала ударились в гамбургские футбольные воспоминания. Папа тащился от Руди Гутендорфа и Хорста Грубеша, Гизберт фон Майер восторгался такими парнями, как Дитмар Якобс и, разумеется, Уве Зеелер.

Онно тронул меня за плечо и шепнул:

– Голос этого типа из газеты действует мне на нервы. Я начинаю беситься. Можно сделать радио погромче?

Я кивнула, продолжая красить. Умираешь один раз, в конце концов.

Пока Говард Карпендейл орал про следы на песке, наш Гизберт повысил свой голосок до невообразимой высоты и в полном восхищении прокричал:

– И конечно же, нельзя забывать о докторе Петере Кроне! Вот это человек! Вот это менеджер!

– Ха!

Калли сделал радио тише. Мы вздрогнули и, пораженные, повернулись к нему – до сего времени он никогда не говорил так громко. Он презрительно смотрел в сторону стола:

– Не смешите меня, Крон! Ха!

ГфМ недоверчиво покачал головой:

– Что вы имеете в виду?

– Из-за него «Гамбург» целый сезон бегал в розовых трико. Просто позор! Я из протеста стал болеть за «Вердер-Бремен». И далось мне это нелегко.

– Ерунда! Розовых трико вообще не бывает. Откуда ты взял эту чушь?

Папа небрежно отмахнулся, но жест на сей раз не произвел на Калли впечатления.

– Никакая это не чушь.

На помощь пришел Нильс:

– Это правда, я припоминаю. Это был рекламный контракт с «Кампари», форма была розовой.

Калли триумфально посмотрел на отца:

– Вот! Я же говорю. Хайнц, ты же дальтоник, не забывай. Они были розовые, эти трико, ярко-розовые.

Он улыбнулся и обмакнул кисть в краску.

Хайнц поднялся, подошел к радио и сделал музыку громче.

– Гизберт, пивка не хочешь?

Господин фон Майер отрицательно качнул головой:

– Нет-нет, может, еще яблочного сока с минералкой… – Тут он заметил взгляд Доротеи и посмотрел на часы. – А могу я тебя пригласить прогуляться и выпить по бокальчику? Здесь все равно слишком шумно для разговора.