Отпуск с папой

Хайнц ответил ей бесхитростным взглядом:

– Мы не знали точно, как оно пишется. А неправильно написанное имя – это очень обидно. Но мы можем отправить в газету отклик читателя. И тоже бесплатно.

Марлен выдохлась. Она опустилась на стул, который подставил ей Онно, и опрокинула рюмку шнапса, налитую ей Калли. Потом посмотрела на отца долгим внимательным взглядом:

– Скажи спасибо, что дружу с твоей дочерью. Но я тебя предупреждаю: в следующий раз ты труп. Калли, налей мне еще. Будьте здоровы!

Ближайшие два часа папа молча работал шкуркой. Ни о каких мучениях совести речь не шла, он выглядел вполне удовлетворенным и насвистывал «Друг, добрый друг». Время от времени он проходил мимо стола и рассматривал свою фотографию. Я отступила на шаг, чтобы полюбовалась загрунтованной стеной, и осталась довольна результатом.

– Доротея, я закончила.

Знаменитая гамбургская художница подняла голову.

– Очень хорошо. Другую сторону можешь начать завтра. Все равно уже половина пятого.

Я удовлетворенно потянулась.

– Тогда на сегодня с работой все, я пошла в душ.

Папа выронил наждачную бумагу.

– Мы еще успеем съездить на пляж. Как тебе идея? Искупнуться, а?

Вообще-то я надеялась застать Йоханна, ведь он пока не сообщил, что уезжает. Я не успела ответить отцу, поскольку в пивную вошла Марлен. За собой она волокла большую картонную коробку, которую подтащила прямо к ногам Хайнца.

– Это двенадцать светильников для окон, их нужно собрать.

Папа мельком взглянул на них и с сожалением сказал:

– Придется заняться этим завтра, мы едем купаться.

– Нет, мой милый, ты не едешь купаться, ты сейчас соберешь эти светильники. – Глаза Марлен сверкнули опасным огнем. – И дискутировать я не собираюсь.

Папа одарил ее обаятельной улыбкой:

– Поехали с нами на пляж. У тебя такой измученный вид, слегка освежиться тебе не повредит.

Марлен открыла рот, чтобы возразить, и снова закрыла.

– Ну что? Ты едешь?

Голос Марлен был спокойным:

– Ах, Хайнц, просто собери эти светильники. И без возражений, ладно? Тогда я, может быть, выдержу сегодняшний вечер с тобой и этим писакой в одном помещении, не бегая за вами с удавкой. Давай попробуем сделать так?

Папа успокаивающе похлопал ее по спине.

– Конечно, Марлен, если уж тебе так важно собрать лампы сегодня, я сейчас же начну. И не переживай, у нас будет прекрасный вечер, и ты сможешь расслабиться. Выше голову!

Марлен тихо застонала, развернулась и медленно ушла. Папа задумчиво посмотрел ей вслед и обратился ко мне:

– Слишком много всего для женщины. И пансион, и постояльцы, ремонт и эта жара. Ну ладно, мы поможем ей. Да, Калли?

Калли кивнул:

– Ты абсолютно прав. Давай-ка посмотрим, что за странные лампы она купила. Лампы, которые нужно собирать.

Они сунули головы в коробку, а я заметила, что Доротея с Нильсом едва сдерживаются.

– Ну, я пошла. Удачи вам здесь.

Мне никто не ответил.

По дороге к нашей квартире я решила позвонить Йоханну, но не успела набрать и половину цифр, как телефон зазвонил. На дисплее высветился гамбургский номер. Голос у мамы был подавленный:

– Ну, Кристина, я слышала, что у вас работы невпроворот?

– Привет, мама. – Я присела на скамейку у задней двери и прикурила сигарету. – Как твои дела?

– Ты куришь? Только не при папе, ты же знаешь, как он беспокоится за твое здоровье. Я сегодня говорила с ним два раза, голос у него был веселый.

– Он и в самом деле весел. А у тебя-то как дела?

– Ох, не так чтобы хорошо. Нога болит, они дают мне обезболивающее, чтобы я могла тренировать колено. Я и не думала, что будет так тяжело. Но не говори папе, а то он начнет звонить еще чаще.

– Не скажу. Он не говорил, что часто тебе звонит. Хотя мог бы – я сегодня пыталась два раза тебя набрать, но не застала в палате.

– Ты же знаешь папу, он не слишком разговорчив. Он общается с остальными рабочими?

Папа не слишком разговорчив? Вот удивительно. Через открытое окно пивной я со своей скамейки слышала его команды.

– Конечно, общается. Это неизбежно, когда работаешь вместе.

Мама успокоилась.

– Вот и хорошо. Но послушай, не надо его перегружать, ему все-таки семьдесят три. Отцу нельзя поручать тяжелую работу, он часто себя переоценивает.

– Это верно.

– Почему ты говоришь таким странным тоном? Он уже перетрудился?

– Нет, мама. Он ничего не таскает, не красит, не занимается проводкой – прекрасно перепоручает все другим.

– А как с едой?

– Он ест.

– А почему так лаконично? Ты же мне скажешь, если с ним что-то случится, правда? Иногда он просто стесняется, хочет сделать все правильно, и идеи у него есть, но он не решается их воплотить.

– Ох, вполне.

Голос у мамы стал подозрительным:

– Ты как-то странно говоришь. Он рассказал мне, что Калли сегодня вечером угощает его пивом в честь рождения малышки. И куда же они пойдут? Есть какая-нибудь симпатичная кафешка поблизости? Хайнц не любит громкую музыку…

Я закрыла глаза и увидела весь этот хоровод в «Акуле»: папа, Мехтхильда Вайдеманн-Цапек, Калли, Ханнелора Клюпперсберг, Онно, Гизберт фон Майер, Нильс, Геза и, наконец, я. Интересно, во что облачатся дамы?

– Я тоже иду. Калли знает небольшое уютное местечко. Понятия не имею, как оно называется.

– Желаю вам хорошо повеселиться. И последи, чтобы он от души развлекся, а не грустил в уголке только потому, что мне вставили искусственное колено. Подбодри отца, судя по голосу, настроение у него слегка подавленное.

Подавленное? Муки совести? Наш моложавый мужчина чуть за семьдесят с лукавой улыбкой? Очаровательный господин с красавицей дочерью? Я подавила смешок и откашлялась.

– Не беспокойся о нем, мама. У него достаточно развлечений, и мне не кажется, что он подавлен. Думай о себе, тренируй колено, я позвоню тебе завтра.

– Да, позвони. И передай всем привет от меня. До завтра.

Она положила трубку. А я задалась вопросом, от чего она так старательно оберегала его в жизни и почему я всегда опаздываю?