Отпуск с папой

– Ты могла меня просто спросить. И я объяснил бы тебе: последний год я работал в Швеции и вернулся только в середине мая. Все мои вещи хранились у тети в Кёльне, у нее я пока и обретаюсь, поскольку квартиру в Бремене снял с первого июня. Большинство вещей я уже перевез в Бремен. Управляющий должен был повесить табличку с моим именем и даже заверил меня, что уже все сделано, не знаю, почему ее до сих пор нет.

– Так ты в Нордерней приехал из Кёльна?

– Ну да, почему ты спрашиваешь?

Вот и объяснение его словам про ночь, проведенную в дороге.

– Просто так.

Я услышала шум в прихожей. Шаги приблизились к гостиной, я закрыла глаза и притворилась спящей. Шаги прошелестели мимо двери в сторону ванной, зашумела вода, шаги возвратились, папа тихо кашлянул, и снова наступила тишина. Я повернулась на живот, уткнулась носом в сгиб руки, с наслаждением вдыхая аромат туалетной воды Йоханна.

Я хотела спросить Йоханна про мышку, но не осмелилась.

– А почему ты решил провести отпуск на Нордернее?

Йоханн замялся, прежде чем ответить:

– Чтобы… расслабиться. Я как раз вернулся из Швеции, организовал переезд, обустроил офис… и прочее, и прочее. Немного устал и хотел покоя. На Нордернее еще можно было забронировать номер.

– И ты ни с кем здесь не знаком?

– Знаком… с тобой.

– Я имею в виду до приезда.

Он улыбнулся мне такой обворожительной улыбкой, что закружилась голова.

– Нет. И честно сказать, мне не нужны новые знакомства. Я хочу отдохнуть, время от времени умыкая тебя от твоей шайки. И мне это очень нравится.

Я надеялась, что моя рука, которую он держал, не вспотела.

Было уже почти шесть утра. Оставалось еще полчаса на мое кино про Йоханна, прежде чем зазвонит будильник. Веки потяжелели, на меня постепенно наваливалась усталость. Я вызвала в памяти лицо Йоханна, засыпать не имело смысла.

Наконец мы ушли из «Сёрф-кафе» и побрели вдоль берега к «Белой дюне». Стояла теплая ночь, луна по-блескивала в воде, слышался лишь шум волн. Бывают моменты, о которых не смеешь и мечтать. И хочется, чтобы они никогда не кончались. Потом мы сидели рядом в плетеном кресле, смотрели на море и рассказывали друг другу о своем детстве, о желаниях и надеждах. И целовались в минуты задумчивости…

Будильник вырвал меня из теплой нежности, сон оказался сильнее влюбленности. Видимо, дает о себе знать возраст. Я не сразу нашарила кнопку, от резких звуков заболело в ушах.

– Боже мой! – Голос отца перекрыл будильник, точным ударом он заставил его замолчать. – Ты что, умерла? Или парализована? Он орет уже десять минут.

Папа в пижаме стоял возле моей кровати и смотрел на меня сверху вниз.

– Ведь я же просил, не засиживайся. Во сколько ты пришла?

Я сунула голову под подушку и пробормотала что-то вроде: «Часов нет…»

– Почему? Где твои часы? Скажи еще, что ты их потеряла. А я подарил их тебе на тридцатилетие, и они дорогие.

– Это было пятнадцать лет назад.

– И что? Теперь это уже антиквариат и стоимость только возросла. Когда ты их видела в последний раз?

– Папа!

– Мы поговорим об этом позже. А теперь вставай, уже без четверти семь. А я иду в душ.

Я понадеялась, что он провозится там достаточно долго.

* * *

– Кристииина! – На этот раз он был одет и благоухал туалетной водой. – Уже семь утра. Что ты такое пила вчера?

Я резко села, голова закружилась. Усталость навалилась свинцовой тяжестью.

– Боже мой! – Папа сел на корточки и заглянул мне в лицо. Я едва смогла на него посмотреть. – Что с твоими глазами? Красные, опухшие. Ты словно не спала два месяца.

Примерно так я себя и чувствовала. Я осторожно спустила ноги с кровати и потерла лицо.

– Конъюнктивит, наверное.

Он неловко погладил меня по голове.

– Умойся, может, тебе полегчает. Я подожду, пока ты будешь готова.

С угрызениями совести я прошлепала в ванную и решила вечером обязательно рассказать папе про Йоханна. В спокойной обстановке, подробно, он ему непременно понравится.

Марлен сунула мне в руки поднос, едва мы вошли в кухню.

– Хорошо, что ты здесь. Сегодня они все так рано пришли на завтрак, а Гезы еще нет. Отнесешь это быстро? А то у меня два отъезда. А что с твоими глазами?

– Конъюнктивит, – невнятно ответил папа, занятый булочкой с изюмом. – Поэтому она плохо спала.

– Ага…

Марлен усмехнулась и прошла мимо меня к стойке регистрации. Папа, качая головой, провожал ее взглядом.

– Мне она иногда кажется грубоватой. Посмотрел бы я на нее с конъюнктивитом.

– Может, это и не конъюнктивит вовсе.

– Да что ты, сразу видно. Вчера вечером у тебя были совсем другие глаза. Я иду завтракать, скоро уже и Калли появится.

Я с подносом медленно пошла за ним.

Когда на пляже стало холодно, мы вернулись в пансион. Без лишних разговоров я проводила Йоханна до его комнаты. Я запретила себе углубляться в эти воспоминания, у меня тут же начинали подгибаться колени. И все же картинка возникла перед моим мысленным взором: его лицо утром, темные глаза под встрепанными волосами, рот, который так хорошо целовать, улыбка. Я замерла. И меня едва не сшибла Геза.

– Боже мой, Кристина, ты что тут делаешь? Я напугалась до смерти.

– Доброе утро, Геза. Так, думала кое о чем.

Она окинула меня недоверчивым взглядом:

– Ясно. Прекрасное место для раздумий. Честное слово. Лучше не бывает. Если ты здесь не решишь всех своих проблем, то я не знаю… У нас восточный ветер или ты просто зависла? Дай мне хотя бы пройти, пока выходишь из транса.

Она прошмыгнула мимо меня, а я улыбнулась ей вслед.

Папа сидел в столовой на привычном месте. Эмили показывала ему свой рисунок чайки, а Лена чистила для него яйцо. Я поставила кофейники на стол и прикоснулась к его плечу.