Отпуск с папой
Шрифт:
– Я же его в газете видела, это знаменитый экскурсовод, да?
– Что-то в этом роде, – сказала Марлен, подписывая накладные. – В двух словах трудно объяснить.
В половине одиннадцатого мы все наконец встретились во дворе. Папа был в серых брюках и темно-синем блейзере с золотыми пуговицами. Конфетную рубаху я предусмотрительно сунула в стиральную машину Марлен. Хайнц слегка надулся, но почти без сопротивления надел белую сорочку. Калли пришел в синем костюме, Карстен – в сером. Когда появился Онно в вельветовом пиджаке, его осмотрели придирчивым взглядом.
– У
– А что? Он почти новый. А штаны из обычного материала. Я же не на похороны пришел. И костюмы старят.
На Марлен был белый брючный ансамбль. Папа присвистнул, увидев ее. Марлен улыбнулась:
– Большое спасибо. Вы тоже хорошо выглядите. А Хуберт уже уехал?
– Да, отправился в порт. Послушай, тебе нужно чем-нибудь обмотаться, на белом каждое пятнышко видно.
Она кивнула с остановившимся взглядом:
– Пожалуй, я все-таки переоденусь.
Гизберт фон Майер, тоже в белом костюме, нес в левой руке комнатный цветок, за плечами у него болтался рюкзак, на груди – фотокамера.
– Марлен, сердечные поздравления с открытием, в том числе и от имени редакции. О, мы с тобой под стать друг другу! Привет, Кристина, очень милое платье.
– Гизберт! – Папа хлопнул его по плечу, листья растения задрожали. – Сделай-ка прямо сейчас пару фотографий, пока все еще в порядке. И не забудь про буфет, а то потом его опустошат.
– А что там из еды? – Онно заглянул в дверь. – И горячее будет?
– Есть все, – уважительно сказал Калли. – А где же Хуберт? Я думал, ему нужно только забрать Теду из порта. А паром давно пришел.
– Он кое-что для меня получает, – заговорщицки шепнул папа. – Наш подарок.
В этот момент показались первые гости. С цветами, в праздничной одежде, они, улыбаясь, прошли ко входу, где уже заняла свой пост Марлен.
– Нам не нужно вытянуться в шеренгу? Ну, чтобы продемонстрировать свою причастность?
– Папа, прошу тебя. Оставь церемонию приветствия Марлен.
– Ох, не знаю… Калли, Онно, Карстен, пойдем-ка. Хотя бы встанем рядом. А ты, Кристина, могла бы угостить людей шампанским.
Тут появилась молодая девушка в черном длинном переднике, с подносом, уставленным бокалами.
– Что я могу вам предложить?
– А вы кто такая? – Папа взял бокал и беспардонно стал разглядывать девушку.
– Меня зовут Сьюзи. Я обслуживаю гостей вместе с двумя коллегами.
– Ага. Послушай, Кристина, вы с Доротеей и Гезой сами могли бы с этим справиться. Скажите-ка, Сьюзи, а сколько вам платят в час?
– Папа! – Я быстро взяла бокал. – Спасибо, Сьюзи. Там, кстати, пришли новые гости.
Площадка перед рестораном постепенно заполнялась народом, самые первые уже прошли внутрь.
– А мы не хотим войти? – Папа осмотрелся. – Еще нет Доротеи. И Хуберта. А где Нильс?
– Поехал за матерью. – Карстен оглядел гостей. – О, вот они идут. Сюда, сюда, мы здесь!
Он пошел навстречу жене и сыну, а Гизберт фон Майер, широко расставив ноги, стоял возле Марлен и фотографировал, бешено жестикулируя камерой. Он выглядел настоящим папарацци.
– Если он сейчас рявкнет супруге бургомистра «улыбочку!» и назовет ее «бэби», Марлен
ему точно двинет.Доротея, незаметно возникнув за моей спиной, смотрела на Гизберта, подняв брови.
– Так мы пойдем внутрь? Или мы чего-то ждем?
– Ждем Теду, Хуберта и мой подарок, – ответил папа, рассматривая Доротею. – Тебе не кажется, что у этого платья слишком глубокий вырез? Калли сказал, что пастор тоже будет.
– Ах, Хайнц! – Она положила руку ему на плечо и улыбнулась сладчайшей улыбкой. – Я могу сказать, что мы с тобой незнакомы. Нет проблем.
Гизберт снова встал в позицию и старался изо всех сил. Объекты его фотографической страсти явно рассчитывали на большую прессу. Фрау Вайдеманн-Цапек походила на ванильное облако, шифон на шифоне, на это платье она потратила, вероятно, метров сто ткани. И поскольку модель оказалась столь удачной, ее подруга Клюпперсберг была в точно таком же наряде, только фисташковом. На обеих красовались соломенные шляпы, их шифоновые ленты развевались, когда они на каблуках семенили к Марлен. Они улыбались и махали во все стороны, Гизберт встретил их щелканьем камеры – не Нордерней, а настоящий Голливуд.
– Смотри, Хайнц! – Даже Онно был впечатлен. – Они выглядят как сестрички Якоб, только без пуделя [3] .
Папа уже собрался ответить, но вдруг увидел нечто повергшее его в шок.
– Не могу в это поверить!
Он распахнутыми глазами смотрел на вновь прибывших гостей, потом отстранил меня и широкими шагами направился к группе людей, стоявших возле Марлен. Мы пошли за ним – я, Доротея, Калли и Онно. Я никак не могла понять, что его так взбудоражило, зато увидела Гизберта, который опустил камеру и растерянно искал взглядом отца.
3
Вокальная группа «Якоб систерс», изначально квартет, состоявший из четырех сестер Якоб, после смерти одной из них – трио. Выступали с белыми пуделями, ставшими их фирменным знаком.
И тут я узнала пару, стоявшую возле Марлен с подарочной коробкой: Йоханн-Йоханнес в светло-коричневом костюме под руку с дамой, которую я сначала видела на мобильном телефоне Гизберта, а потом в пансионе.
– Да это же брачный аферист со своей жертвой, – шепнул Калли и взволнованно вцепился в мое платье. – А что собирается делать Хайнц?
– Папа! – попыталась я его удержать, мы были еще в десяти метрах. – Подожди! Нет!
Я видела, что он готов броситься в драку. А ведь ему семьдесят три.
Онно меня обогнал:
– Хайнц, подожди! Никаких самостоятельных действий.
Голос у Онно был решительный. Это помогло. Папа остановился и повернулся к нам.
– Доротея, звони в полицию. Онно и Калли, окружайте его. Ты, Кристина, остаешься здесь.
– Это Хайнц!
Близняшки, сияя, побежали к нам.
– Отведите детей в безопасное место!
Папа говорил, как Роберт де Ниро, а выглядел, как Теренс Хилл. Он медленно двинулся дальше, с Онно и Калли по флангам и с Доротеей и мной в арьергарде. Я сделала знак Эмили и Лене, те вопросительно посмотрели на меня и остались на месте.