Отпусти мои крылья

Застываю на пороге комнаты, сердце начинает колоть, пульс зашкаливает. Почему мне потом будет казаться, что я заранее, раньше собственных глаз поняла, что произошло непоправимое?

В едва освещенной комнате разобранная постель. Смятые простыни. Обнаженный Принц лежит на спине. А верхом на нем сидит Вероника Соболева. Ее руки обнимают шею Принца. Она поворачивает свое лицо ко мне и на нем явственно читается триумф. А я…

Не знаю, как на ногах устояла. Пячусь назад. Больше всего боюсь, что Артур заметил меня. Этого унижения мне не вынести. Неужели для этого он звал меня? Не могу поверить в подобную жестокость. На ватных ногах вываливаюсь за порог дома, едва не спотыкаюсь обо что-то на крыльце – в последний момент удается ухватиться за каменную кладку, и не шмякнуться носом вниз. Больно царапаю о кирпичную стену руку. Хочется бежать, но ноги не слушают, мне кажется двигаюсь как в замедленной съемке. Такси конечно, уже уехало. Не знаю, что делать. Разве что к дому Натальи добраться, и оттуда позвонить. Хочется как мыши залезть в самую темную нору и никого не видеть, не слышать. За что, как, почему – я подумаю позже. Сейчас надо заново научиться дышать. Потому что мне реально страшно. Сердце колотится так что вот-вот грудину пробьет. Трудно сообразить, как дойти до дачи Наташи. Бреду сама не зная куда. Надо проверить, где мой телефон. Без него мне точно отсюда не выбраться. Но тут он сам звонит и мне становится уже не так страшно. Хотя бы связь есть. На экране имя – Якоб. О Боже, меньше всего мне хочется сейчас разговаривать с мужчиной. Мне кажется я разом возненавидела весь их род… Лживых ублюдков. Но звонок настойчив, и я отвечаю.

– Да?

– Скорос? У тебя все хорошо?

– Отлично, - закусываю губу, чтобы не зарыдать, или не завыть во весь голос от удушающего отчаяния. – Чего тебе, Якоб?

– Я неподалеку. Встретил Артема. У него машину эвакуируют. Он сказал, что тебя подвозил. Чтож он недотепа-то такой… ни разу не довез тебя по-человечески.

– И?

– Ты в порядке, Скорос? Я лишь узнать хотел. Извини, если помешал.

– Ты можешь отвезти меня обратно в город? – вырывается у меня.

– Что случилось? Где ты? Не добралась до дачи Артура?

– Я… возле дома Натальи. Ты можешь…

– Через пять минут буду. Никуда не уходи.

Он приехал через три. Видимо на такой скорости гнал, что при торможении жалобно засвистели покрышки. Выскочил из машины и бросился ко мне. Калитка дачи моей начальницы естественно заперта. Я не смогла попасть внутрь. Впрочем, была мысль перелезть через забор, так хоть смогу остаться в относительной безопасности. Но звонок Якоба избавил меня от этой необходимости.

– Что случилось, малыш? – подлетает ко мне взволнованный Штаховский. – Ты бледная как полотно.

– Отвези меня в город.

– Он как-то обидел тебя?

– Я не хочу… не могу сейчас говорить. Пожалуйста.

– Хорошо.

Мы садимся в машину. Якоб больше не произносит ни слова. Но едва отъезжаем от поселка меня начинает тошнить. Сильнейшие спазмы, Якоб тормозит на обочине, вылетаю, падаю на колени на влажную траву и меня выворачивает на изнанку.

Якоб помогает мне сесть в машину. Но проехав совсем немного все повторяется. Снова выбегаю из машины. Рвать уже нечем, но спазмы все равно сотрясают меня.

– Черт, так нельзя… Даже воды нет, и магазинов поблизости… Василин, наверное, тебя в больницу отвести надо. Может скорую вызвать? – растерянно спрашивает Якоб.

– Нет. Не хочу.

– Но тебе ужасно плохо.

– Все нормально…

– Какое там нормально.

Забираюсь на заднее сиденье, меня трясет от озноба. Якоб снимает куртку и протягивает мне.

– Никакой больницы, понял?

– Что тогда? Слушай… Тут неподалеку дом моих друзей. Там никого, у меня ключи есть. Поедешь? Полежишь, попьешь… Тебе сейчас больше воды надо. Но если не полегчает, вызову скорую.

Киваю головой. Мне по сути все равно куда. Лишь бы не видеть никого. Ни друзей, ни родственников. Якоб прав, до города мне в таком состоянии не добраться.

Что такое предательство? Всего лишь неоправданные надежды, которые ты возлагаешь на близкого человека, будь то друг, родственник или возлюбленный. Но ведь ты не можешь знать на сто процентов, что у него на душе. Может, у него на определенные поступки своя точка зрения. Он не обязан делать так, как ты считаешь правильным. Поэтому зачастую в предательстве виноваты мы сами. Не сумев понять за время, проведенное с человеком, что он чувствует. Разобраться, что не дорога ему.

Словно в тон моей плачущей кровавыми слезами душе, заморосил противный промозглый дождь. Спорить с Якобом выше моих сил. Да я вообще в этот момент мало что соображаю, растерянная и оглушенная. Перед глазами до сих пор Соболева. И все горит внутри. Разъедающая сердце боль. Миллион вопросов: что, как, зачем… Почему я не осталась и не задала их? Потому что трусиха. И потому что остаться там даже на минуту означало запачкаться так сильно, что уже никогда не отмыть себя, не выбелить. Убежала, потому что сердце бы не выдержало и секунды рядом с ними… Потому что побег – действие, выход из любого тупика. Конечно, это отличается от благородного понятия «сражаться». Лицом к лицу, с врагом. Но за что будет битва в моем случае? Разве что глаза себе выколоть…

Когда машина останавливается, выходим у какого-то большого дома, темнеющего за высоким забором. Дождь припускает сильнее. Якоб хочет взять меня на руки, но резко обрываю его. Отрицательно мотаю головой. Одежда за пару минут промокает насквозь. Делаю пару шагов и камень впивается в ногу, только сейчас понимаю, что я босиком и понятия не имею, где потеряла туфли… Зажмуриваюсь от боли. Но молча, не издав ни звука, следую за Якобом. Не знаю, куда он привез меня. Впрочем, ехали недолго. И то я едва вытерпела. Постоянно начинались спазмы в желудке. Не знаю, почему автомобиль вдруг так стал действовать на меня.

В горле пересохло, ужасно хочется пить. Железная калитка, которую отпирает Якоб, встречает нас таким пронзительным скрипом, что на глаза наворачиваются слезы. Нервы, и так натянутые до предела, не выдерживают. Меня начинает трясти, понимаю, что лицо мокрое – плакала, даже не заметив этого. Но продолжаю молча следовать за Якобом, хоть и мало что вижу перед собой.

На пороге спотыкаюсь, едва не упав на скользком мраморном полу.

– Осторожнее, малышка, – взволнованный шепот.

Зря мы приехали сюда… Только сейчас понимаю, что оказалась в незнакомом месте, в чужом доме наедине с Якобом. Мне не по себе. Почти ничего не видно… Темно, хоть глаз выколи. Но понимаю, что едва держусь на ногах, голова кружится, дышать тяжело. Обратно до машины мне не дойти.

– Сейчас включу пробки, осторожнее, – голос Якоба.

Стараясь больше не споткнуться, следую за ним. Понимаю, что осталась одна – он куда-то ушел. И тут зажигается свет. Безразлично оглядываюсь по сторонам. Большая гостиная, светло-кремовые стены, пол из красного дерева, мягкие кресла, диван, камин. Делаю несколько шагов и оседаю на пол. Обхватываю лицо руками.

– Что с тобой, Василин? Тебе плохо? – Взволнованный голос Якоба вырывает меня из полуобморочного состояния.

– Нет. Можешь воды принести?

– Конечно. Сейчас.

Жадно пью принесенную в высоком стакане воду. Снова начинает мутить.

– Мне нужно в ванную.

Якоб отводит меня на второй этаж. Видимо, гостевая комната. Лаконичная, в холодных тонах. Проскальзываю в примыкающую к ней дверь, запираюсь изнутри. Долго рассматриваю сверкающую черно-белую мозаику кафеля, золотые краны, прежде чем повернуть их. Сбросив мокрое платье, бюстгальтер и трусики, наполняю ванну. Мне плевать, что дом чужой, что не знаю этих людей и что за дверью Якоб. Мне просто необходимо забраться в горячую воду, иначе так и не смогу избавиться от лихорадочной дрожи во всем теле, вызванной то ли мокрой одеждой, то ли картиной, которая до сих пор стоит перед глазами. Артур и Соболева. Самый страшный мой кошмар. Почему она? Почему снова именно она? Чтобы ударить побольнее? Другого варианта просто не нахожу. Как же Стеблов? Как ее беременность? Это что, наперед задуманный фарс? Или, не успев стать счастливой мамашей, едва освободившись от живота, она к Артуру побежала? Так не бывает. Разве что в кино. Хотя нет… Даже в кино я такого не видела ни разу.