Отражение звезды

— Нет, — Григорий покачал головой. — Они были… То есть твой отец и мой — один человек.

— О Бо-оже! — У Аганина отнялись ноги — он попытался подняться, но тут же рухнул обратно.

— Привет, брат. — Александр Николаевич внимательно смотрел на Григория, поражаясь тому, сколько может быть силы и самообладания в одном человеке. Григорий улыбался и протягивал ему руку. — Ну? Или ты не признаешь родства?

— Привет, — произнес Аганин. Ему потребовалось усилие, чтоб справиться с собой. — Но ты… Ты не чувствуешь к нам с матерью ненависти? Ты… не винишь нас?

— Я чувствую, что все должно было быть так, как было. Ненависть унижает. Ничто не должно унижать человека, ничто не должно заставлять его чувствовать себя ничтожеством. Я искал тебя! Я нашел тебя! Еще от своей мамы я узнал, что у меня есть брат. Ты знаешь, как я хотел, чтоб у меня был брат! Я смотрел туда, — он ткнул пальцем в снежную заоконную пустоту, в сторону неба, — и представлял себе, какой у меня брат. А ты вот какой…

— Прости… — Аганин встал, подошел к Григорию, осторожно потоптался перед ним в нерешительности, желая обнять его и не в силах сделать этого, но Григорий сам порывисто шагнул к нему и всем телом прижался к брату.

* * *

Он мчался домой, в подвал. Он нес радостную весть: теперь у них есть квартира! Маленькая, правда, однокомнатная, но своя. Мать приватизировала ее и завещала сыну. Есть все-таки в жизни справедливость, ох, есть! Каратаев был вторым наследником, если сын не найдется в течение года. Год прошел, прошло уже даже два года, и Каратаев мог бы присвоить себе жилье, не терзаясь угрызениями совести. Он давно стал владельцем кооперативной квартиры матери Александра Николаевича и сдал квартиру молодоженам. Пока эта семья будет искать другое жилье, Аганин поживет в служебке. У Григория обнаружился друг — директор одной из московских бань. Там нужен истопник, уборщик и сторож в одном лице. И этим человеком будет он — Аганин. Что ж, для начала совсем недурно.

Все, теперь он выкарабкается, иного и быть не могло! Ведь на его совести Леночка. Он должен поставить ее на ноги, дать образование, воспитать и выпустить в люди.

Длинные густые ресницы отбрасывали тени на нежные щечки девочки. Он смотрел на нее теплым взглядом и внутренне ликовал. Аганин ощущал нечто среднее между радостной паникой и стыдливым покаянием. Ради этого ребенка он готов своротить горы, и он это сделает!

2

Кладбище было больше похоже на парк, чем на мрачный город витающих над могилами призраков. Тенистые кроны деревьев гораздо раньше своих сородичей за оградкой раскрыли крепкие ладони листьев и отбрасывали уже густую тень. Вокруг некоторых могил живой изгородью подымались кусты чайных роз, приятно лаская взгляд юными бутончиками, похожими на короткие вспышки звездочек. Звенели разноголосьем беззаботные птицы, хрустел гравий под ногами, вполголоса разговаривали посетители.

Леночка шла к могиле Аганина, вслушиваясь, как потрескивают под ногами камешки. Интересно, думала она, почему на кладбище лето наступает раньше? Почему богаче и пышнее зелень? Почему здесь кажется пронзительней и бестолковей городской шум?

У свежевырытой могилы, чуть в стороне от холмика, стояли люди. Батюшка дымил кадилом, и тонкий аромат щекотал ноздри сладким дурманом.

Леночка остановилась. Батюшка низким голосом, нараспев, стал читать молитвы, и она закачалась в такт его словам, совершенно забыв, кто она такая, зачем пришла, что делает у черного гроба, в котором виднеется бледное лицо в кисейной пене тюлевого покрывала.

— Аминь, — услышала она и вздрогнула.

— Аминь, — повторили нестройные голоса, и руки людей, стоящих в глухой печали, вскинулись, словно по мановению дирижерской палочки.

— Аминь, — прошептала Леночка. В ней вдруг всколыхнулась вся ее жизнь и тайфуном обрушилась на сердце. Все, закончилась тупая, бессмысленная борьба с ветряными мельницами. Закончился чей-то странный эксперимент над ней. Она стала что-то понимать. Она смотрела на бледное лицо и понимала, что не случайно ноги привели ее в предсвадебный день на кладбище.

Здесь время идет по иным законам. Оно и летит и в то же время тянется бесконечно долго. Тут каждое мгновение, уносящееся в прошлое, дает не сравнимую свободу раздумчивого созерцания, отдаляя тупость повседневной колготни. За одно мгновение здесь можно понять и передумать гораздо больше, чем за всю свою жизнь.

Леночка подняла глаза и вдруг обнаружила, что их осталось двое: она и женщина, которая смотрит в Леночкино лицо со смешанным чувством тревоги и ожидания.

Леночка медленно отступила. Женщина не шелохнулась — как будто она не человек, а застывший манекен. Леночка сделала еще пару коротеньких шажков, наткнулась на чей-то покосившийся крест, нащупала его сзади руками и собралась было уже повернуться, как вдруг услышала невнятный голос. Почти беззвучный, спокойный, как будто кто-то прошуршал бумагой:

— Удивительная осень…

— Что? — не поняла Леночка. — При чем тут осень?

— У нас была удивительная осень… И где она? Где остались те птицы? Почему они не вернулись?.. Не помню. Не могу вспомнить. Как будто жизнь сквозь мясорубку… А вот и птицы! — Женщина вскинула голову к небу, и Леночка повторила то же движение, но птиц там не было. Никаких. Даже серых воробушек.

— Да-да, — пробормотала Леночка, желая только одного — уйти поскорее. Но мешал крест за спиной, она почему-то никак не могла догадаться обойти его. — Вот и птицы… — сказала она и посмотрела в лицо женщины. Та улыбнулась, тихонько переступая с ноги на ногу, как будто месила тесто ногами.

— Это ваши птицы. У нас была чудная осень, у вас будет чудное лето… Оставьте чужой крест… — Она горько усмехнулась, не опуская головы и все так же глядя в небо. — Он не принесет вам счастья.

Леночка послушно отступила в тень и снова невольно посмотрела в небо. Белая черточка от летящего в выси самолета возникла из ничего, и женщина радостно подняла руку, но ничего не сказала, так и замерев с поднятой вверх ладонью.

Какие-то новые звуки наполнили пространство. Шаги? Леночка зачарованно смотрела на белую черточку, не в силах отвести от нее глаз.

— Простите, не берите в голову. Она вам могла наговорить… Она не в себе, — мягкая рука легла ей на плечо. — Наверное, снова о птицах? Неловко… Пойдем, мам…

Шаги растаяли, а взгляд Леночки все еще был прикован к небу, и она продолжала стоять над холмом, в котором приютилась чужая, оборванная жизнь.

Серебристая звездочка самолета исчезла за горизонтом. Леночка пришла в себя, огляделась по сторонам. На изгибе дорожки, за рядом мраморных плит, виднелась старушка — божий одуванчик, чуть правее от нее в земле копошился сгорбленный старичок. За оградой кладбища звенел трамвай, грохоча по рельсам. Откуда-то слева донеслась музыка. Леночка удивленно пожала плечами и, чувствуя, как странное оцепенение покидает ее, облегченно вздохнула и направилась к могиле Аганина, повторяя про себя чужие слова: «Не берите в голову… Наверное, снова о птицах?»

— Здравствуй, — Леночка склонилась над знакомым черным в слюдяную крапинку бордюром. Поставила в узкие вазочки подсвечников тонкие восковые карандашики свечей, убрала прошлогодние листья, небрежно раскиданные ветром, и легонько, одними подушечками пальцев, прикоснулась к поблекшей фотографии, с которой на нее смотрело родное улыбчивое лицо.

На мгновение ей показалось, что губы Аганина раздвинулись в приветливой улыбке, но глаза стали грустнее и смотрели на нее с молчаливым укором.