Отрезок пути
Шрифт:
– Ну, ты может, и не считаешь, – она едва заметно смягчается. – Кажется, что-то ты все-таки понимаешь. Но все остальные именно так и думают.
– Ты ошибаешься!
– Ошибаюсь? Как бы ни так! – Астория снова разъяряется. – Ты спрашивал, почему я плачу. Ты все еще хочешь об этом узнать?
Я медленно киваю.
– Так я тебе скажу! Я плакала потому, что, разорви меня горгулья, не железная! Я устала, ясно? Устала от вашей ненависти! Она мне уже поперек горла! Я почти шесть лет чувствую себя убийцей, отпущенным на поруки, хотя за всю жизнь не прикончила даже паука! Думаешь, это так приятно?
– О чем ты говоришь? – с ужасом спрашиваю я. – Каким
– Не делай вид… – внимательней взглянув на меня, она осекается: – Ты ничего не понял, Невилл Лонгботтом. Я ошиблась. Забудь.
– Но…
– Забирай свою палочку и иди, – она возвращает мне палочку и кивает на дверь. – Уходи же!
– Никуда я не уйду, – твердо говорю я, не двигаясь с места, – пока ты не объяснишь.
– Не забивай себе голову.
– Но я хочу понять! Астория, пожалуйста!
Я умоляюще смотрю на нее, и она неохотно кивает.
– Ладно. Но если ты не поймешь… а, впрочем, хуже не будет! – несколько секунд она пристально меня разглядывает, и глубоко вздохнув, начинает рассказывать: – В моей семье отродясь не было никаких Пожирателей смерти. Не было и предубежденности против магглорожденных – моих родителей не беспокоили такие вещи. Когда я впервые ехала в школу, я тоже ни о чем таком не думала – только о том, что, наконец, найду друзей. Из моей сестры подружка неважная – она вообще ничего вокруг не замечает. Не удивлюсь, если она даже не заметила, что профессор Снейп теперь – директор школы, – Астория невесело усмехается. – В поезде я разговорилась с одной девочкой, которая тоже ехала в Хогвартс в первый раз. Сначала она была очень дружелюбна, но когда я сказала, что моя старшая сестра учится в Слизерине, все сразу изменилось. Она заявила, что ее братья учатся в Гриффиндоре, что все слизеринцы одинаковые, и что она не желает иметь со мной ничего общего. И что мне лучше сейчас же уйти в другое купе, либо она сама это сделает.
– Джинни… – догадываюсь я.
– Да, твоя подружка. А знаешь, что самое обидное? Мне-то было глубоко наплевать, где учатся ее многочисленные братья! И где она сама будет учиться, меня тоже не волновало.
– Ну, все-таки Джинни можно понять, – осторожно говорю я. – У ее братьев было немало стычек со слизеринцами. Тем более, мистер Уизли и Люциус Малфой друг друга не выносят, так что…
– Да понимаю я это все, – отмахивается Астория. – У нас в Слизерине тоже своих предрассудков хватает. Да и мало ли у кого какая чушь в голове в одиннадцать лет. Тогда я просто ушла. А на распределении Шляпа предложила мне выбор – Слизерин или Гриффиндор.
– Серьезно?
– Вот ведь ирония, правда? – она тихо смеется. – И я поняла, что если выберу Гриффиндор, то смогу подружиться и с ней, и со многими другими – достаточно будет просто сказать, что я не такая, как слизеринцы, пусть на этом факультете и учится моя сестра. Я всегда мечтала иметь много друзей.
– Но ты выбрала Слизерин…
– Да. Потому что я не хочу такой дружбы. В Слизерине учились мои родители, в Слизерине учится Дафна. И я попросила Шляпу отправить меня туда.
Я вспоминаю собственное распределение – как до смерти боялся, что Шляпа заявит, что я вообще не волшебник и должен ехать домой, как ей потом пришлось убеждать меня в обратном, и в том, что я способен учиться в Гриффиндоре. Небо и земля.
– Мне кажется, ты поступила очень… очень… – я никак не могу подобрать подходящее слово. Храбро? Нет, это не то. Разумно? Едва ли.
– Правильно, – заканчивает Астория. – Я поступила правильно. Как надо.
– Правильно, –
повторяю я, пробуя это слово на вкус. Да, лучше, пожалуй, и не скажешь.Кажется, я начинаю ее понимать. Так бывает, когда решение возможно только одно. То есть, их может быть хоть миллион, но только одно – правильное – не будет мешать тебе спать по ночам. Только одно не заставит тебя отводить взгляд от зеркала. Только одно позволит чувствовать себя собой, а не кем-то другим, кем, возможно, даже очень хочется быть.
– Правильные решения всегда тяжело даются, – продолжает Астория, рассеянно рисуя пальцем восьмерки на поверхности стола. – Вскоре я почувствовала ненависть. Знаешь, я всегда чувствую, как ко мне относятся. Поэтому я и разговариваю сейчас с тобой – в тебе ее нет, уж не знаю, почему. Мне известно, что в Слизерине учился Сам-Знаешь-Кто. Но разве мы в этом виноваты? Да, у нас много детей Пожирателей смерти. Но ведь не все же! И, тем не менее, для вас значок Слизерина – это все равно, что темная метка на предплечье!
– Я вовсе не думаю… – начинаю было я.
– Не перебивай, пожалуйста! – она поднимает руку, и я замолкаю. – Я видела, как это бывает на распределении. Вы смотрите на будущих первокурсников снисходительно – как и положено старшим. Но ст'oит Шляпе выкрикнуть: «Слизерин!» – и все меняется. Появляется подозрительность, неприязнь. Словно ребенок только что признался в десятке преступлений, а не попал на факультет, который ему подходит. Вы словно уже примеряете на него плащ Пожирателя, для вас все мы – Пожиратели. Просто потому, что учимся в Слизерине. А хочешь знать, сколько у нас на самом деле детей и племянников Пожирателей смерти?
– Сколько?
– Восемнадцать. Со всех семи курсов, я специально подсчитала. Это было легко, потому что они и не скрывают это родство. Смешно, не так ли? У многих, правда, родители работают в Министерстве. Ну а где людям еще работать? Готова спорить, и у вас такие найдутся. И родственники Пожирателей, кстати, тоже. И даже те, кто им сочувствует. Они есть, просто вам не говорят.
– Не думаю, что кто-то из наших сочувствует Пожирателям смерти, – не соглашаюсь я.
– Я ведь не о твоих друзьях говорю, – уточняет Астория. – Сильно сомневаюсь, что ты беседовал по душам с каждым студентом своего факультета.
Не беседовал, конечно. Я и возражаю-то чисто по инерции. На самом деле мне и сказать ей нечего. Потому что я понимаю. Понимаю, наконец, что имел в виду Северус. Получается, что мы и в самом деле ничуть не лучше самих Пожирателей. И как только я сразу не сообразил, о чем он говорит?
– А ведь у нас и полукровки есть. И у многих отцы или матери сейчас в бегах, – добавляет Астория.
– Но почему же вы ничего не пытаетесь сделать? – спрашиваю я.
– А что мы можем сделать? Выскочить из-за стола во время ужина и завопить: «Да здравствует Гарри Поттер!»? – иронично осведомляется она, скорчив гримаску. – Во-первых, от этого не будет пользы, во-вторых, нам плевать на Гарри Поттера. Он нас ненавидит, так почему мы должны его восхвалять?
– Вовсе он вас не ненавидит!
– Кого ты пытаешься в этом убедить? Меня или себя? Да, я понимаю, что Сам-Знаешь-Кто убил его родителей. А если бы его родителей убил, скажем, целитель? Такое тоже бывает иногда. Он бы всех целителей поголовно считал негодяями? Это же смешно!
– Допустим, – я решаю не спорить, хотя мне не кажется, что это смешно. – Но сейчас Гарри здесь даже нет. А мы – есть. И вы знаете, что мы есть. Вы могли бы сказать нам, что согласны с нами, попросить защиту…