Отрочество 2
Шрифт:
«– В ночь! Зарыться, циновочкой какой прикрыться, пылью сверху присыпыть».
Не забывая выцеливать противника, он обдумывал идею.
Выстрел! Взмахнув руками, англичанин упал. Ранен, убит… поди, разбери!
– В ночь, стал быть, – повторил он, меняя позицию.
В Преторию приехали верхами, опережая близнецов на фургонах, оставшихся в лагере ждать попутный обоз. Я, Санька и Котяра, решившийся к волонтёрству, но чувствующий отвращение к бурскому коммандо, и решивший пристать то ли к русскому отряду, то ли к одному из европейских.
За
По-прежнему всё очень пыльно и как-то неряшливо. Монументальные здания соседствуют с какими-то огромными полотняными палатками прямо посреди города, где располагается то склад боеприпасов или амуниции, а то и очередной отряд добровольцев из какой-либо страны. Здесь же бреются, моются по пояс, ходят в неглиже.
Нет ни тротуаров, ни дорог – повозки, люди верхами и пешком передвигаются хаотично в любом направлении, как только им заблагорассудится. Довольно, впрочем, просторно, улицы в Претории весьма широки.
– Какие славные физиономии! – услыхал я русскую речь, не сразу поняв, што говорят о нас, – Экие ведь молодцы эти буры! Совсем ещё мальчишки, а вооружены, и держатся молодцами, хотя пари держу – проделали они не одну сотню вёрст, ночуя в вельде среди местного зверья.
– Соглашусь с вами, Степан Африканыч! – охотно отозвался второй, поправив пенсне на мясистом носу с широкими ноздрями, из которых торчали курчавые волоски, – Что значит – концепция вооружённого народа! Здесь каждый возводит свой род от патриархов если не библейских, то как минимум – от тех людей, которые наперекор всему переселились в Африку и дали обильное потомство. А сколько достоинства в этих лицах!
Котяра, чьё страдающее от натёртости в междуножии хитрованское лицо признано русскими волонтёрами за эталон достоинства, даже и бровью не пошевелив, держась в седле максимально недвижно, этаким утёсом. Проехали мимо соотечественников без лишних слов, не дав ни единым мускулом на лице понять, будто поняли их, или вообще слышали.
– Баасы! – белозубо улыбнулся нам упитанный кафр при конюшне Маркса, занимаясь лошадьми. По старой, московской ещё привычке, кинул ему мелкую монетку, отчего улыбка стала такой, што ещё чуть, и морда пополам!
– Ох-хо-хо, – простонал Котяра, слезая с мерина и выгибая ноги колесом. Поленился человек намазаться мазью после дневного перехода, вот и результат!
Помывшись и отобедав вместе с нашими гостеприимными хозяевами, Котяра решительно удалился в спальню, отказавшись в ближайшие дни выходить иначе, чем к столу или по нужде.
– Я этакой раскорякой намереваюсь отлежаться, – доложил он нам с постели, где лежал поверх брюхом, расставив голые ляжки самым бесстыдным образом, – только книжечку какую дай!
Получив искомое из библиотеки Берты Маркс, где на немецком (который только и разбирал Иван) были дамские романы и сочинения однофамильца наших хозяев, шулер завздыхал и заворочался, тасуя перед глазами книги, выбирая одну гаже
другой. Оставив явно наугад какую-то, с яркой обложкой, где была изображена роза и кинжал, он открыл её с самым тоскливым видом.– Ладно, – не выдержал я, – зайду нынче представиться к русскому военному атташе и миссию красного креста, спрошу чего-нибудь для тебя!
– Спаси Бог! – просиял Котяра.
Полковник Гурко, русский военный атташе у буров, занимал небольшой двухэтажный особнячок на окраине города, где на первом этаже была приёмная и канцелярия, а на втором – покои самого Гурко. От Берты Маркс мы уже знаем, што это крепкий мужчина среднего роста, с щегольской бородкой и усами, достаточно крепкий и весьма любезный.
Подъехав верхами, скинули поводья на коновязь и присоединились к ожидающим аудиенции. В этой пёстрой толпе были местные дельцы, одетые в штатское русские офицеры и добровольцы из гражданских вперемешку с вовсе уж непонятной публикой.
Одеты многие не по погоде, а по моде – весьма щеголевато, без учёта здешней жары и влажности, отчего потные лица, на которых осела красноватая вездесущая пыль, смотрятся достаточно жалко. Платки, коими протираются физиономии, совершеннейше уже угвазданы, а кожа лица растёрта до раздражения. Волосы под шляпами потные, по шеям струйки, одежда влажная, вид совершенно непрезентабельный.
– Панкратов Егор Кузьмич, репортёр, – представился я, а следом за мной и Санька.
– … наслышаны…
– … позвольте поинтересоваться…
– … не первый день…
Разом все навалились, и я ажно назад отшагнул. Вопросы, вопросы… оказаться «старожилами» для людей только прибывших, лестно и немножечко нервно. А ну как примет неверное решение, в коем обвинит потом меня? Есть же… публика!
Рассказывая о здешних реалиях, слышали подчас и вещи откровенно забавные.
… - полк бросил, – жаловался красивый поручик чуть не со слезами в голосе, – место полкового адъютанта! Ну ладно не при штабе… но дайте мне хоть роту!
С трудом держа улыбку, попытался объяснить, что знание устава и тактики европейских войн, с передвижением колоннами, это конечно, передовая мысль военной европейской науки! Но вот беда… буры, возьмись они придерживаться оной, быстро закончатся.
– Как же они воюют!? – деловито поинтересовался не столь нудливый товарищ поручика.
– Так… охотницки, – жму плечами, – я, господа, ни разочка не военный, и потому не могу судить о том профессионально. Но стрелки они отменные, умеют недурственно маскироваться на местности, и поразительно неприхотливы. Приедете в войска, всё увидите.
– Рядовым?! – возмутился поручик.
– Право… меня зовут не Крюгер и даже не Де Ла Рей! Не могу сказать.
Поручика оттёрли, и снова – вопросы – вопросы…
– Минуточку, господа! – прервал я их, – Прошу всех желающих встать рядом для группового портрета!
Сделал несколько фотографий, добился своего – сперва существенного потепления отношений, а затем и допуска вне очереди.
«– Всё ж репортёр, господа! Да ещё и пребывающий в Африке не одну неделю! Думается, атташе от такой аудиенции сумеет найти для себя немалый толк, а следовательно, и для всех нас!»