Отрочество 2
Шрифт:
Гурко развёл руками, делая скорбное лицо, но в глазах его мелькнул… мелькнуло… нет, показалось!
Закрыв на секунду глаза, давлю порыв заорать, или…
– Буду премного благодарен, – встав, сообщаю самым светским образом.
Василий Иосифович проводил меня до выхода из дома, пожав на прощание руку, и…
… нет, не показалось. Рукопожатие из тех, когда человеком брезгуют, но не переходят рамки приличий.
– Не показалось, – уже в седле сообщаю негромко Саньке, терпеливо ждущему ответа, и пересказываю разговор на ходу.
– Формально, – замолкаю, прикусив губу, – всё так и есть,
Вспоминаю наш разговор до мельчайших деталей – интонации, жесты, паузы между словами.
– Не будет помогать, Сань, – говорю уже убеждённо, – отпишется для проформы, может быть посочувствует несколько раз при случае на публику, и на этом всё. Он… рад.
– С-сука! – вырвалось у брата, вечно безмятежные глаза его потемнели, лицо по выразительности уступило бы кирпичу.
– … суки, – натруженное запястье ныло под тяжестью трофейного палаша, выкупленного у знакомого волонтёра, но снова и снова рублю ветки колючего кустарника, представляя ненавистные лица… морды… хари, расплывающиеся в чертячьи. Из правой перебрасываю в левую, и снова, снова… В десятке метров от меня Санька, упражняется на кустарнике с пехотной саблей, на растрескавшихся губах пузырится слюна, да наверное, я и сам не лучше.
Вымотавшись вусмерть рубкой, стрельбой и ненавистным ором, поехали к Марксам.
– Што будем делать? – мрачно поинтересовался брат, сделав глоток и вешая фляжку назад.
– Вытаскивать! Как… хм, не знаю пока… был бы здесь дядя Гиляй! Или Коста… хм… Кажется, я знаю, с кем можно посоветоваться.
Щит чёрного дерева с Ветхим Заветом и ременной пращой поверх него, вокруг герба полукругом – «Африканская транспортная компания». Герб и буквицы из благородного серебра, всё очень строго и изысканно…
… и только привинченная ниже табличка, где золотом на красном дереве сияла надпись «Бляйшман и Ко», поясняющая кто здесь хозяин, несколько портит впечатление.
Санька самолично делавший эскиз щита и буковиц, только вздохнул, но промолчал. Дядя Фима… сперва да, а потом таки да, но ещё чуть-чуть сверху!
Ко, то бишь компаньон, это я. Два процента получил за связи – как сказал дядя Фима «- Меняю деньги на время за твои связи», а пять процентов сверху – за несколько интересных идей.
Прибыли пока нет, одни сплошные перспективы и расширение. То есть она как и бы и да, но только на бумаге, в грузах и в активах. Впрочем, не жалуюсь, и по чести – отношусь достаточно равнодушно.
– Я компаньон, – поясняю на ходу, и пройдошистого вида клерк, по виду из сефардов, узнав, закивал почтительно, всячески показывая своё передо мной благоволение. Забежав вперёд, он приоткрыл передо мной дверь в кабинет шефа.
– Прошу…
– Че… а, Шломо, Рувим! – дядя Фима расплылся в улыбке, махая рукой к себе, – заходьте!
– Восточный человек, – тут же пожаловался он мне на клерка, – без трёх поклонов даже кофе не подаст!
Впрочем, тщеславному дядя Фиме такой подходец, да ещё и после Османской империи, вполне себе и да!
– Миша, да? – тут же построжел лицом Бляйшман, – Слышал, как же!
– Где… – он зарылся в стол, вытащив карту Наталя, – Вот!
Толстый его палец (хотя и похудел мой компаньон чуть не вдвое) уверенно тыкнул в место на
карте.– Здеся видели! Задушишь! Задушите… – уже сдавленно прохрипел он после сдвоенных объятий, явственно синея. Саня, отпустив его, заизвинялся отряхиванием – выучил недавно один интересный захват с удушением, ну и вот… на рефлексах.
– Транспортная компания, – важно вещал Бляйшман, довольный нашим восторгом к нему, – это в первую очередь глаза, уши и связи! И если я уважаем через Одессу и Стамбул, а через Шломо немножечко и в Палестине, то местные наши, даже если они и не совсем местные и совсем даже не наши, делают мине уважение через понравится!
– Я таки думал, шо они делают да в пользу британцев? – засомневался Санька.
Дядя Фима качнул головой и поглядел на мине так, шо сразу стало стыдно за невежество брата.
– Саня! Такие люди делают всё через пользу лично для сибе! – начала я пояснять под одобрительное Бляйшмановское покачиванье головой, – И если информация течёт таки в пользу британцев, то сперва она протекает в пользу тех, через кого протекает!
– А… – в глазах брата зажглось понимание, – польза через сибе, а остальное через здрасте и улыбочки?
– Таки да! – важно кивнул компаньон.
– Только вот, – он виновато зачесался, – информация, оно да, а больше…
Разведя руки в стороны с самым виноватым видом, он вздохнул выброшенным на берег китом, обдав нас запахами обеда.
– Это понятно, – кивнул я, – если информация текёт через тибе, то текёт она, скорее всего, во все стороны!
– Пока так, – вздохнул дядя Фима ещё раз, – потом буду через поглядеть и завинчиванье гаек, но раз уж расту на все четыре и восемь сторон, то пока рано!
– С этим… – я замолк, мысленно перебирая своих знакомцев, способных на интересный поступок, – проблем не будет.
– Если понадобятся деньги… – начал компаньон.
– То они уже есть, – я позвякал карманом.
– Гонорары от статей?
– И они тоже, – усмехаюсь едва, – но в основном карточный выигрыш.
У Марксов нас уже ждали – юный живописец, и што вовсе уже неожиданно – его отец, Арнольд Борст. Фермер из небогатых… хотя кто знает, што скрывается в недрах его обширнейших земель… держался он очень важно, всем своим видом давая понять, какую честь оказал он Марксам, посетив их с визитом. Хозяева дома держались вежливо, и… очень похоже, што влияние Борста несколько больше, чем думали.
Почтенный проповедник заинтересовался живописью, задавая Саньке вопросы, которые считал каверзными. Такие, значица, штоб испорченность братовскую перед сыном показать. А этот, простодырый, ажно засветился от возможности рассказать о любимом деле.
Арнольд хмыкал, кусал бороду и потихонечку отходил.
– Ладно, – с видом, будто делая великое одолжение, сказал он, – бери Корнелиуса в ученики, даю разрешение.
Санька икнул и уставился на бура, но тот, важно оглаживая бороду, подтвердил решение, и начались странные гляделки…
– Понимаете ли, – начал я дипломатничать, – мы сейчас несколько заняты…
– Нужно вытащить брата из английского плена, – брякнул неожиданно Санька, продолжая глядеть в глаза проповеднику, и я растёкся на стуле от такой… простоты. Ну нельзя же так, первому…