Отрочество 2
Шрифт:
– О как, – сусликом замер Чиж, – это што… война?
– Ну… война или нет, это не нам решать, – рассудительно ответил Мишка, – но по мне – если будет большая драчка, то лучше пусть европейские государства за колонии дерутся. Здесь, а не там, не дома. В колониальные войны нас если и втащат, то разве што краешком. Не по нашим зубам пирог!
Ресторан начал заполняться, и причудливые тени заплясали колдовские пляски, изгибаясь под невероятными углами. Начали подходить знакомцы на поздороваться и перемолвиться парой слов, и разговор за большую политику пришлось прервать.
Сперва от нас оторвали Мишку по штабным делам.
Санька выцепился как художник. Очень вежливый член фольксраада, приехавший в Ледисмит по делам, клещом вцепился в брата, уговариваясь о работе.
Накинул куртку, и разом стало тёплышко и славно, такое себе уютное гнёздышко посреди многолюдной и странной африканской ночи. Пришли тягучие мысли о том, што помимо Германии в земли Южной Родезии непременно должна вцепиться и Франция, потому как куш слишком велик. И буры, если не дураки, должны добиваться совместного протектората этих стран.
Франция больше тяготеет не к Англии даже, а против Германии, захватившей не так давно Эльзас и Лотарингию, но… можно. Даже если не вцепится в родезийские ресурсы, соблазнившись британскими посулами на иной кус, то всё равно – время! Договориться промышленникам и дипломатам, когда на кону такой куш, будет ох как непросто!
Пять-семь лет отыграть, пока серьёзные игроки делят добычу, сварятся из-за территорий и зон влияния. А за эти годы много можно успеть… да хотя бы – подготовиться к грядущей войне!
Будет у буров разумная иммиграционная политика и взрывное развитие промышленности и экономики, вполне достижимое при таких колоссальных ресурсах, смогут выстоять. Не выиграть… но хотя бы проиграть с наименьшими территориальными и человеческими потерями. А может быть…
Тряхнув головой, выбил из головы геополитические глупости. Как там у великого поэта? А… каждый мнит себя поэтом, видя бой со стороны[ii]!
– … матабеле с бечуанами сцепились, – глуховато рассказывает Коля, чуть наклонившись вперёд. – В последней войне тсвана[iii] на стороне британцев выступили, и вот теперь матабеле им мстят.
В голосе фаталистичность лёгкий пока што налёт цинизма, не въевшегося до самых глубин души.
– Противно?
– Так… – рот его прорезала кривоватая усмешка, – принцип меньшего зла. Какие уж там свары у матебеле и бечуанов были в давние времена, Бог весть. Да и не тянет разбираться, ежели по совести – больно уж история их легендарная, врака на враке сидит и эпосом с пафосом погоняют.
– Просто, – он усмехнулся ещё раз, вовсе уж криво, – есть свои и чужие, вот и всё.
– А вы-то как с Борей туда влетели?
– А это забавно было, – оживился Коля, – после госпиталя… а, ерундистика, не бери в голову! Меня по виску чиркануло – краешком, но лихорадка привязалась. Да… видишь? Ничего серьёзного, только шрам красивый остался, как у германских буршей! А Борке пуля в ляжку вошла – тоже, в общем-то, ничего серьёзного, но на костыле не повоюешь.
– Ну… – он прищурился усмешливо, вспоминая с явным удовольствием, – выздоровели уже почти, и сцепились в кабаке с уитлендерами. Хм… наваляли знатно.
– Такое, – хохотнул Корнейчук, – знаешь ли, приятное воспоминание! Удачно разодрались, н-да… А оказалось, что свидетелем нашей драчки стал Наяманда, он как раз тайно прибыл в Преторию
на переговоры.– Вождь матабеле?
– Угу. Свидетель и свидетель, увидел и забыл… ан нет! Нас к Де Вету после госпиталя командировали, делегатами связи от Европейского Легиона. Координация совместных действий и всё такое. Столкнулись там с Наямандой, и он чебе в голову втемяшил, што это знак.
– Посланники богов? – съехидничал я.
– Ну… – Коля захмыкал, алея ушами, но отмолчался.
– Погоди-ка… они тебе, случайно, девственниц не подсовывали? Для улучшения породы?
– Обоим, – он покраснел вовсе уж кипятково, но всё ж таки усмехнулся, – только знаешь… не для разговоров, ладно?
– Ладно, – пообещал я с лёгким сердцем, – а сюда чего? От гарема сбежал?
– И от него тоже, – засмеялся Корнейчук, – но всё больше по хозяйственной части. Наяманда узнал, что я лично знаю Бляйшмана, и вот…
– Он развёл руками…
– Иди ты?!
– Ага, – заулыбался Коля, – он у них там, походу, станет божеством, отвечающим за снабжение и хозяйственную деятельность.
– Дела-а… – в полном охренении провожу пятернёй по отросшим волосам, – человек при жизни в пантеон богов войдёт! А?! Вся Молдаванка… нет, вся Одесса от зависти кипятком уссытся!
– Слушай… – он улыбнулся смущённо, – мне морфин кололи, пока в госпитале лежал, ну и… виделось всякое. Я потом на это всякое стихами записал – вроде и бред…
– Давай!
– Ехали медведи на велосипеде[iv], - с чувством начал Корнейчук, – а за ними кот, задом наперёд…
– Знаешь… а здорово! Да серьёзно – здорово!
– Скажешь тоже… – засмущался он.
Еле уговорил не бросать… вот же человек, а?!
– Слу-ушай… – Коля наклонился ко мне и зашептал азартно, – мне такое рассказывали… Есть якобы такой бур, парнишка ещё совсем, но англичан перебил – тьму! И всё больше голыми руками да саблей, а у самого – ну ни царапинки. Такой, дескать, ярый в бою, что местные его медоедом[v] прозвали. Знаешь такого, а?
Я ажно поперхнулся, но киваю – знаю, дескать, как не знать.
– Серьёзно? Познакомь! – оживился Коля, – Интересный же человек! Такой типаж!
– Вот, – говорю, – бур твой. Стоит, с заказчиком о картине договаривается.
– Саня? – он невольно повысил голос, – Медоед?!
Благо, русский в этом зале никто вроде бы не понимает…
– А чего они… – заалел Санька, услышав слова Корнейчука, – и вообще… они первые начали!
– Да-а… – Коля откинулся на спинку стула со странным выраженьем на лице, – Как же интересно я живу! А?!
[i] Цитату приписывают Раневской.
[ii] Каждый мнит себя поэтом, видя бой со стороны! – Шота Руставели.
[iii] Тсвана, бечуаны, чуана – единый (но делющийся на племена) народ группы банту.
[iv] Корней Чуковский – Тараканище: Стих
[v]Один из самых известных отморозков животного мира. Только медоед способен вести схватку, один против шести львов. Есть королевских кобр. Периодически драться с леопардами. Он имеет настолько сильную иммунную систему, что даже после смертельного укуса кобры он просто засыпает, а проснувшись дальше продолжает, есть эту же кобру.