Отрочество 2
Шрифт:
Настолько же неуместен он средь буров…»
Прервав чтение, Посников снял пенсне и помассировал переносицу, собираясь с мыслями. Растёт мальчишка… ещё полгода назад он не задумываясь бы, опубликовал письмо против Гурко, добившись немалого общественного резонанса. Немалого, но вряд ли достаточного!
– Растёт, – хмыкнул он, – уже понимает, что такое политическая кооперация и отсроченный удар.
«– … Вся его щеголеватая авантажность смотрится средь вооружившихся фермеров совершенно попугайски, раздражая одних и вызывая недоумение у других. Безукоризненно вежливый, любезный и опрятный, он вольно или невольно противопоставляет себя бурскому сообществу,
Особо нужно отметить, что подполковник Гурко, неизменно предупредительный по отношению к людям своего круга, весьма небрежно относится к нижестоящим. Вежливый с рядовыми бурами, держится с ними он отстранённо, множеством мелочей подчёркивая своё превосходство.
Неискушённые светской жизнью, буры не принимают это за оскорбление, но в свою очередь относятся к нему отчуждённо, перенося это отношение и на Российскую Империю…»
– Очаровательно, – улыбнулся Александр Сергеевич акульей улыбкой. Гурко, как одного из ярких представителей монархистов, он недолюбливал особо. А тут такая прелесть…
Он хоть и перестал быть редактором «Русских Ведомостей», но влияние, и немалое у него осталось. Письмо Егора – серьёзнейший козырь для московских либеральных кругов! И серьёзная же заявка на вхождение в пул репортёров, способных значимо повлиять на общество. Были значимые статьи и до того, но мастерство репортёра заключается не только в написании статей, способных выстрелить в нужное время в нужном месте, но и в таких вот подковёрных играх!
Мысли перескочили с Егора на собственное настоящее, которое – в том числе и благодаря мальчику, выглядит весьма многообещающе. Ведутся переговоры о деканстве Посникова в петербургском Политехническом институте, и на кафедру экономического отделения можно будет придти в блеске славы. Лекции политической экономии будут собирать аншлаги!
«… - Гурко весьма прохладен по отношению к соотечественникам низкого происхождения, пробиться к нему на приём, не будучи хотя бы разночинцем, русскому подданному в Африке достаточно проблематично. Да и добившись приёма, можно увидеть только вежливое выражение скуки на лице, да иногда – формальные заверения в содействии.
К подданным Российской Империи, приехавшим в Африку прежде всего ради честной работы и достойных заработков, Василий Иосифович относится с заведомым предубеждением, подозревая во всех смертных грехах…»
– С фактиками?! – восхитился Посников, перебирая добрый десяток листков, на которых были запечатлены случаи, да непременно с датами, именами и фамилиям.
– О, как мило… – зубасто умилился он приписке, что реальных случаев много больше, но своё согласие на обнародование персональных данных дали преимущественно те российские подданные, которые не имеют планов по возвращению в Российскую Империю, – И добрая треть решила не возвращаться после разговора с представителем Империи? Мило, мило… Всколыхнуло, так сказать… Грёзы о родных нивах споткнулись о золотопогонную действительность в лице военного агента Гурко.
«… - Опираясь на собственный опыт, могу заверить в совершеннейшей правдивости этих историй, и если и есть какие-то расхождения реальностью, то как правило, это фактор человеческой памяти. Расспрашивал я пристрастно и дотошно, в чём могу ручаться.
Обратившись к нему за помощью, пытаясь хотя бы узнать о судьбе попавшего в английский плен Михаила Ильича Пономарёнка, был крайне обескуражен. Василий Иосифович принял меня, будучи слегка выбрит и до синевы пьян, хотя и пытался держаться молодцом, почти твёрдо держась на
ногах и обдавая парами мускатного ореха. Выразив самое формальное сочувствие, он не предпринял ни малейшей попытки оказать помощь ни делом, ни даже дельным советом…»– Одна-ако… – удивился Александр Сергеевич, – о попадании в плен Понамарёнка я знал, равно как и об освобождении, но Василий Иосифович подал эту новость чуть ли не как личную заслугу!
Не доверяя свой памяти, он поднял документацию, и с некоторым разочарованием констатировал, что доклады Гурко, отрывки из которых иногда попадали в редакции, достаточно обтекаемы. Прямо о спасении Пономарёнка из плена не говорится, но сама подача данных как бы намекает на участие военного агента в этой операции, как минимум о дипломатической и организационной помощи. А тут такое!
– Придержал, значит? Охо-хо! Аукнется, – посулил он злорадно, – ох и аукнется! Государь, возможно, и простит, а вот общество – нет! Будь это хоть кто иной, можно было бы и замять, но мальчишка, ставший кумиром подростков доброй половины цивилизованного мира, случай резонансный.
– Василий Иосифович, Василий Иосифович… – покачал он головой, не скрывая лёгкого злорадства, – Не думал, что мальчишка так прославится? Или что? Неглупый ведь человек, а поди ты… Впрочем…
Вернувшись глазами назад, он ещё раз перечитал о прохладном и высокомерном отношении к нижестоящим, покивав задумчиво. Пажеский корпус, лейб-гвардия, академия Генерального штаба, офицер для поручений, адъютант, снова офицер для поручений, но уже штаб-офицер. Каста!
Неглуп, образован, но настоящей народной жизни не знает, и вся его блестящая армейская служба просквозила мимо непосредственного командования нижними чинами. В привычных ему рамках, наверное, достаточно эффективен, а вот за их пределами…
– Впрочем, – Посников задумался, – а действительно ли он умён? Или просто… сын прославленного и влиятельного генерал-фельдмаршала?! Где там свои заслуги, где отцовы…
Толстое, многостраничное письмо Александр Сергеевич читал предельно внимательно, и добравшись до тетрадки, подписанной как «Африканские записки», потерял счёт времени.
– … дорогой…
– А?! – вскинулся он на супругу, и заморгал, глядя на висящие на стене часы, – Однако…
– Прости, – повинился он, спешно одеваясь на приём, – зачитался. Очень уж интересное письмо, а потом ещё и такая, знаешь ли… Майн Ридовщина! Всё, милая, всё… идём…
Блиндированный наш состав ползёт довольно медленно, задерживаясь при всяком косогоре и подозрительном месте. Чуть начинается подъём, и паровоз начинает пыхтеть надсадно, выбрасывая в воздух клубы чорного, едко пахнущего дыма, оседающего вдоль всего состава. Из графика мы никак не выбиваемся, но слышать этот надсадный кашель, ощущать всем телом рывки состава, и вдыхать кисловатую угольную пыль, приятного мало.
Настежь приоткрытая вагонная дверь даёт приток несвежего воздуха, но при закрытии её – вообще зась! Африканское солнце изрядно накалило вагоны, а моё предложение наварить поверху штыри и натянуть полотняные навесы, не прошло.
Идею признали дельной, но увы – в несгоревшей угольной пыли вылетают подчас и кусочки несгоревшего раскалённого угля, губительного для полотнища. Натурные эксперименты отложили на потом, и как водится, времени на них решительно не осталось.
В товарном вагоне только мы с Санькой, самолёты, да всякое оборудование с запчастями. Охрана и хозяйственное отделение в соседних вагонах с обоих сторон.