Отрок (XXI-XII)

"Дурак Вы, сэр, позвольте Вам заметить. Яркий пример профессионального кретинизма. Команду свою создать, команду… Команда Ваша там сейчас покойников кантует, Вами убиенных, а эти - Роська с Юлькой - роднее не придумаешь, головы за Вас положить готовы. Такого ни за какие деньги не купишь, никакими управленческими технологиями не организуешь. А если организуешь, специально и с заранее обдуманными намерениями, последним подонком окажешься. На такое только тем же ответить и можно - "любовью за любовь", как у старика Шекспира…".

Лес, казалось никогда не кончится, солнце давно уже село и под деревьями наступила почти полная темнота. Под ногами одни только кочки, пни и корни, а в воздухе - хлещущие по лицу ветки и колючие еловые лапы. Увидев красноватые отблески, Мишка сначала подумал, что у него от усталости и боли мелькают в глазах искры, и только чуть позже разобрался, что видит сквозь просветы в растительности пламя нескольких факелов. Тут же до слуха стали доноситься человеческие голоса, топот копыт и, кажется, собачье поскуливание.

Мишка рванулся к свету, конечно же, тут же споткнулся, но долететь до земли ему не дали. Фома и Роська подхватили его, закинули мишкины руки себе на плечи и уже не отпускали до самой опушки леса. Мишка, впрочем и не сопротивлялся, только перебирал ногами, чтобы совсем уж не висеть мешком у ребят на плечах.

На выходе из леса обнаружилась настоящая спасательная экспедиция: дед сопровождаемый четырьмя ратниками - верхами и в полном вооружении - и отец Якова, держащий на сворке повизгивающего от нетерпения пса.

"Дожили, сэр, Вас уже с собаками разыскивают… Ну и хрен с ними, скорей бы домой, да лечь…".

–  Михайла! Слава Тебе Господи… - Дед осекся, разглядев в свете факелов заскорузлую от крови рубаху внука, обвисшего на плечах Роськи и Фомы.
– Ранен?!!

Мишка попытался придать себе бодрый вид, а Юлька тут же затараторила, успокаивая сотника:

–  Не ранен, не ранен! Кровь не его. Побился только, но ничего не сломано, и устал сильно…

–  Господин сотник, разреши доложить!
– прервал Роська Юлькин отчет.
– На Старшину Младшей стражи Михаила в лесу напали пятеро. Двоих он убил, еще одного тяжело ранил. Потом вызвал первый десяток Младшей стражи, чтобы догнать оставшихся двоих. Следы привели к броду через реку, но уже стемнело и Старшина Михаил решил отложить преследование до утра. Трупы убитых сейчас принесут сюда. За старшего остался десятник Младшей стражи Дмитрий.

Дед длинно выдохнул и расслабившись сгорбился в седле. Из-за его спины выехал бывший десятник Глеб, держа на отлете факел, с которого капала смола, склонился всматриваясь в Мишку.

–  Э-э, да ты совсем плох, парень, ребята, подсадите-ка его ко мне за спину, надо вашего старшину домой поскорее. И ты, лекарка, садись-ка к Николе, Михайлой заняться надо… Да ты и сама понимаешь. Корней Агеич, как Михайлу отвезу, возвращаться?
– Дед ничего не ответил, только махнул рукой.
– Ну, ладно, тогда мы поехали.

Мишка, усевшись с помощью ребят на крупе коня, прижался к обтянутой кольчугой спине Глеба и закрыл глаза.

–  Эй, Михайла, ты только не усни, а то свалишься. Слышишь?

–  Угу…

Глеб тронул коня и, видимо опасаясь, что Мишка действительно уснет и свалится, продолжил разговор:

–  Как же ты один с пятерыми справился?

–  Повезло…

–  А кто такие?

–  Не знаю…

–  Специально тебя поджидали?

–  Не-а, случайно наехал.

–  Да, если б специально ждали, ты бы от них не ушел… А ребята твои молодцы - сразу на помощь кинулись.

–  Так учим же…

Убедившись, что Мишка внятно поддерживает разговор, Глеб понукнул коня и поехал быстрее. Мишка запрыгал на крупе коня, каждый толчок отдавался болью во всем теле.

–  Дядя Глеб, помедленнее…

–  Потерпи, парень, недалеко уже. Ну и напугал ты всех! Кобыла твоя прибежала - вся в пене, дрожит, бок в кровище. Дед твой, как раз, с Выселок вернулся, поднял всех, кого нашел… Ничего непонятно, ребята твои тоже - убежали и сгинули. Ты не спишь там?

–  Не сплю.

–  Вот я и говорю: ничего непонятно, куда идем, с кем встретимся? Нас-то пятеро всего набралось, остальные все в полях ночуют. Хорошо, хоть собака след взяла, а то и не знали бы, где искать.

–  Угу.

Разговаривать не хотелось, Мишка отзывался только для того, чтобы показать Глебу, что не уснул.

–  Мать твоя перепугалась, вон, смотри: в воротах стоит.

Мишка вытянул шею, выглядывая из-за плеча Глеба. Действительно, в воротах были видны фигуры нескольких женщин.

–  Аня!
– Еще издали закричал Глеб.
– Все хорошо! Цел твой парень, и остальные тоже все целы!

–  Мишаня!
– Из группы женщин выбежала мать, схватила Мишку за полу рубахи.
– Ой, о кровь-то…

–  Не его это.
– Успокоил Глеб.
– парень твой - богатырь, один с пятерыми схватился, двух татей уложил, вот и замарался.

До самого дома мать так и шла рядом с глебовым конем, держа Мишку за полу и время от времени тихо повторяя:

–  Мишаня, сынок… - А Мишка каждый раз так же тихо отзывался: - Все хорошо, мама.

На подворье Глеб помог Мишке слезть на землю, держа за шиворот, как щенка. Хотел было спешиться и сам, но отчего передумал и только спросил:

–  На крыльцо-то влезешь, богатырь?

Мать подхватила Мишку по руку, под другую подлез еще кто-то, Мишка не разобрал - кто.

–  Спаси тя Христос, Глебушка, - мать поудобнее перехватила мишкину руку - мы теперь сами доберемся.

–  Не на чем… Аня, сейчас Никола Юльку подвезет, он сначала к ее дому завернул, наверно, за лекарством… Ну, я поехал.

Дальнейшее Мишка воспринимал уже смутно. Его раздевали, укладывали, Юлька прикладывала к больным местам что-то горячее, остро пахнущее лекарством, обматывала тряпками, а он все ловил какую-то, все ускользающую мысль, так и не поймал - уснул.

Глава 4

На следующий день мать разбудила Мишку далеко за полдень. Все тело ныло, и вставать не хотелось настолько, что Мишка даже попробовал покапризничать, как маленький, но мать проявила твердость.

–  Такие болячки, как у тебя, припарками только у стариков лечат, а для молодых главное лекарство - движение.

–  Юлька сказала?
– Догадался Мишка.

–  Она.
– Подтвердила мать.
– И правильно сказала! Пошевелись, пошевелись, кровь разойдется, и всякие синяки-шишки быстрее пройдут. Да ты и проголодался, поди?