Отрок (XXI-XII)
Шрифт:
Дед смотрел на мужика так, словно пытался что-то вспомнить и никак не мог.
– Здравствуй и ты… Кхе…
– Не узнаешь меня, дядя Корней?
Мать вдруг ахнула и схватилась руками за лицо.
– Леша… Лешенька! Господи, седой весь!
– Здравствуй, Аннушка, а ты еще краше стала!
Мать соскользнула с седла, торопливо шагнула к приезжему, оступилась, чуть не упала, но мужчина подхватил ее сильными, даже с виду, руками.
– Вот и свиделись, Аннушка, я и не думал…
– Леха!
– К деду вернулся дар речи.
– Леха, ядрена Матрена,
– Дед обнял Алексея.
– Я же по тебе заупокойную службу в Турове справил.
– Голос у деда дрогнул.
– Наврали, значит…
– Если и наврали, то не сильно, дядя Корней. Но заживо отпетые, говорят, сто лет живут.
– Ну и ладно… Кхе… Ну и слава Богу. Как Любаша, как детишки?
Алексей дернулся, как от удара, сильнее прижал к себе мальчишку и сдавленным голосом буквально вытолкал из себя в несколько приемов фразу:
– Нету никого, дядя Корней… Ни Любаши… ни… Вот, вдвоем мы с Саввушкой остались.
Мать снова ахнула, а дед, растерянно потоптавшись и, видимо не найдясь, что сказать, обернулся к внукам.
– Михайла! Анна, Мария! Подите сюда! Это Алексей… - Отчества дед вспомнить не смог, а может быть, и не знал.
– Лучший друг отца вашего… Мать вашу ему сосватал… Как же так? Катерина, дети… А Фролушка мой тоже…
– Знаю, дядя Корней, Никифор мне рассказал.
– Алексей уже справился с собой и говорил нормальным голосом.
– Кхе… Да… Сколько ж мы с тобой не виделись? Лет десять?
– Больше, дядя Корней. Ты тогда рассказывал, что внук у тебя родился.
– Да, помню. А ему уже четырнадцать скоро. Господи, Боже мой, все же тогда еще живы были. И Фролушка, и Аграфена Ярославна моя. И ты тогда рассказывал, что женился… - Дед горестно вздохнул, помолчал, потом спохватился: - Леха, так вот же он, внук-то! Видал каким стал?
Мишка шагнул к приезжему, вежливо поклонился.
– Здрав будь, Алексей… - Мишка вопросительно посмотрел на мужчину.
– Дмитриевич.
– Подсказал тот.
– Но зови дядей Алексеем, мы с твоим отцом побратимами были.
Алексей, как взрослому, протянул Мишке руку для рукопожатия.
– Здрав будь и ты, Савва.
– Мишка потянулся было поздороваться с мальчишкой, но тот испуганно отпрянул и прижался к отцу. Алексей положил ему руку на голову и, чувствовалось, что привычным, успокаивающим голосом сказал.
– Не бойся, Саввушка, тут все друзья, никто тебя не обидит.
– Потом поднял взгляд на семейство Лисовинов и пояснил: - не разговаривает он, напугали сильно…
– Господи!
– Со слезой в голосе вырвалось у матери.
– Да чего ж вы натерпелись-то? Ты - весь седой, Саввушка… - Голос у матери пресекся, вновь повисло неловкое молчание.
– Кхе! Да чего ж мы тут стоим-то? Давайте-ка в дом! Леха, ты с Лавром же знаком? На свадьбе вместе гуляли.
– Знаком, дядя Корней, здравствуй, Лавр!
– Здравствуй.
– В отличие от остальных, Лавр так и не спешился, а тон его никак не соответствовал приветствию. Он как-то мрачно окинул взглядом Алексея и присевшую на корточки возле Саввы мать, что ласково говорившую
"Блин, только этого не хватало! Я же ему "отворот от жены" снял, неужели, все-таки, ревнует? Чего же он насчет Спиридона не комплексовал? Или комплексовал, но я не видел? Нет, не может быть, если бы он на Спирьку "наехал" тот бы уже калекой был бы… или покойником. Что-то из прежних времен вспомнилось? Так ведь сколько времени прошло! Не мальчики уже. Ну и встреча! Один волком смотрит, другие все с похоронными рожами. А не слинять ли нам, сэр? Мы чужие на этом "празднике жизни".
Мишка вскочил в седло, жеребец было снова надумал показать норов, но осаженный с максимальной жесткостью, сразу же угомонился.
– Десятник Петр! Десятник Василий! За мной!
– Слушаюсь, господин старшина!
– в два голоса отозвались пацаны и лихо взлетели в седла. Ходок, не знавший о крещении своего бывшего юнги, изумленно уставился на Роську, а Никифор, совершенно по бабьи воскликнул:
– Петя, ты куда?
– Прости, батюшка, служба!
Ребята дали коням шенкеля и рысью поскакали вдоль тына, оставляя за спиной довольный голос деда:
– Кхе! А ты как думал, Никеша? А нас все серьезно!
Новобранцы, вытянутые Дмитрием в одну линию, изображали из себя способ построения, характеризовавшийся во времена мишкиной службы в Советской армии термином "как бык поссал". Позади "строя" прямо на земле громоздилась куча багажа: мешки, какие-то свертки, берестяные короба, даже один сундук - матери постарались, собирая чад в дальнюю дорогу. Одеты новые ученики были кто во что горазд. На ногах - от простецких поршней, до пижонских сафьяновых сапожек, на головах - от шапок, до ничем не отягощенной прически. Шапок, правда, было немного, по большей части волосы удерживались кожаными ремешками, а у одного паренька какой-то неславянской внешности голову перехватывала широкая полоса тонко выделанной кожи с вытесненным, явно ритуальным, рисунком.
"Половец, что ли? Только этого не хватало. Кого же мне Никифор насобирал?".
Увидев подъезжающего в сопровождении ближников, Мишку, парни повели себя тоже по-разному. Кто-то потянул с головы шапку, кто-то надумал кланяться, кто-то просто пялился… Митькина команда: "Смирно!!!" - не возымела на новобранцев ни малейшего действия, только один или двое вздрогнули от неожиданного крика и опасливо оглянулись на Дмитрия.
– Господин старшина! Уноты Воинской школы для смотра построены!
Мишка с высоты седла окинул новобранцев взглядом, пытаясь изобразить "орлиный взор отца-командира" и гаркнул:
– Здравы будьте, уноты!
Ответили вразнобой и не все. Мишка отметил, что промолчали трое - двое одетых побогаче остальных и еще один, повыше остальных ростом.
– Отвечать надо: "Здравия желаем, Господин старшина!" - заорал Дмитрий. А ну-ка, еще раз!
– Здравия желаем, господин старшина!
– Отставить!
– Дмитрий был неумолим.
– Как куры кудахчете вразнобой! А ну, еще раз!