Отступники
Шрифт:
Боль была невыносимой, она цепко держала, как тело, так и душу. Действительность смешалась с бредом. И когда в палате появился Гармак, Мирон не смог сразу определить, видение это или явь. В больничке он, в тюрьме, и посторонним сюда путь закрыт. Но Гармак законный вор, и ему ничего не стоило попасть сюда.
– Я смотрю, дохлые у тебя дела, Мирон, – сочувствующе глядя на него, сказал Гармак.
– Да, не маза… Мусора со всех сторон обложили. На крытый перевели, анестезию отключили… Хотят, чтобы я работал на них.
– Стучать?
– Я за Тиходольском
– На ментов работать – западло.
Мирон удивленно посмотрел на Гармака. Прописные истины толкают зеленым первоходам, а не бывалым ворам. Может, все-таки Гармак – это видение, плод раздраконенного болью воображения?
– Это хорошо, что ты отказался.
– Ты бы мне анестезию подогнал.
– Будет тебе анестезия, – кивнул Гармак.
Он достал из кармана ампулу с морфием, шприц. Мирон улыбнулся. Если его сейчас отпустит, значит, гость реальный.
Он чувствовал, как иголка входила в вену, как морфий будоражащим теплом рассасывался по крови, устремляясь вниз, к незаживающей ране. И приход он поймал, и боль стала отступать.
– Менты – падлы, – беззлобно пробормотал он. – Меня не купишь…
– Я говорил Карлосу, что ты правильный вор, – поощрительно сказал Гармак.
– Что бы я без тебя делал?.. Где Карлос? Где все? – с блуждающей улыбкой спросил Мирон.
Хорошо ему стало, тепло, уютно. И мысль о скорой коронации грела воображение. Не зря же Гармак пришел сюда. Правильных воров принято короновать не абы где, а в больничке. А Мирон – правильный вор.
– Нет никого, – покачал головой Гармак.
– А корона?
– Сход уже был.
– Заочно не коронуют.
– Заочно приговаривают… – развел руками вор.
– Не понял.
– Приговорили тебя воры.
– Ты ничего не путаешь? – похолодел Мирон.
И весь кайф куда-то улетучился – так сильно тряхнуло его изнутри.
– Ты же знаешь, я всегда к тебе хорошо относился, – вздохнул Гармак.
– Я не понял, за что меня приговорили? – заколотился Мирон.
– Крови много. Слишком много крови, нельзя так.
– Так Цукат первый!..
– При чем здесь Цукат? – с равнодушным видом пожал плечами Гармак.
– Он меня замочить хотел. Он беспредельщик, а не я! Он в Питере общак дернул!
– Общак? В Питере?.. – Гармак посмотрел на него, как на безнадежного дурдомовца. – Не знаю…
– А ты с Карлоса спроси!.. И с него спроси…
– Ну, с него спрашивать не буду. А так спрошу…
– С Солончака спроси! Он Цуката на меня натравил! Петух он.
Гармак с безмятежным видом приложил пальцы к его губам.
– Не надо ничего говорить, – покачал он головой. – Все равно уже ничего не изменишь.
– Что не изменишь!.. Кого на Тиходольск поставили? Солончака?
– Да, была такая постанова…
Мирон открыл рот, чтобы снова назвать Солончака петухом, но Гармак опять жестом велел ему замолчать.
– Не гневи судьбу, не надо. Приговор есть, а «торпеды» нет, может, и не будет ничего. А на Солончака гнать будешь, тогда точно «торпеда» прискачет. Я с ним поговорю, чтобы не суетился. И с Карлосом тоже. Может, и доживешь до своей смерти.
Мирон кивнул в знак благодарности. От приговора Гармак его не спас, но,
может, он исполнение притормозит. Может, и забудется все…– Все, мое время вышло, – глянув на часы, сказал Гармак. – Пора мне… На посошок возьмешь?
Он достал из кармана еще одну ампулу с морфием. Мирон отказываться не стал, и вор снова наполнил шприц.
Мирон вздохнул. Кайф пройдет, а проблема останется. А потом появится «торпеда», насадит его на перо, и прости-прощай… И за что? За то, что не захотел уступить свое место Солончаку? Как будто это преступление перед братвой…
Чужой он для Карлоса. Как был чужим, так и остался. Поэтому и приговор ему вместо короны. Правильные все. Сначала беспредельщика ему подсунули, теперь вот педика защищают…
Гармак ввел дозу, выдернул из вены иглу. Мирон закрыл глаза в предчувствии очередной волны, которая избавит его от переживаний.
– Антоныч, ты мне скажи, почему ты за петуха подписываешься? Ты же знаешь, что Солончака опустили.
– А где доказуха?
– Есть доказуха. У Солончака она.
Мирон истерично рассмеялся. Солончак воспользовался ситуацией, наверняка устроил шмон у него в доме, забрал все пленки. И Рябу, скорее всего, грохнули. А может, и не забирал Солончак ничего. Там же у них все петухи – и Гармак, и Карлос, и все, кто с ним. Потому и подвели они под монастырь правильного вора…
– Петухи вы все! – закричал он.
Но Гармак этого не услышал. Не было его в палате. Мирон даже не заметил, как он ушел.
Но ведь вор был. И приговор он озвучил.
Мирон снова захохотал… Все, решено, завтра он позовет майора Долохова и сдастся ему на милость. Какая может быть воровская честь, когда вокруг одни петухи?
– Смешно? – услышал он вдруг знакомый голос.
Мирон дернулся, повернул голову на звук. Из окружающего койку сумрака взгляд выхватил лицо Цуката. Он смотрел на него со спокойной насмешкой.
– Как ты сюда попал? – встрепенулся Мирон.
Цукат не вор, и он не мог попасть на режимный объект. Может, это галлюцинация?
– Да нет, это ты попал, – все так же спокойно сказал Цукат.
Он резко выдернул из-под его головы подушку и набросил ее на лицо. Мирон пробовал сопротивляться, но куда там. Цукат был реальным. И задыхался Мирон натурально. И умрет сейчас по-настоящему…
И все-таки он надеялся на спасение. И оно пришло. Мирон вдруг поднялся над своей койкой и вдохнул полной грудью. Только воздуха не почувствовал. И биения сердца. Зато увидел, как из окружающегося мрака к нему тянутся черные мохнатые руки. И это не ангелы хотят его забрать, черти за ним пришли. Значит, спасения не будет…
Золотая осень, ласковое солнце, ветер, обволакивающий теплом бабьего лета. Слева ручей журчит, справа речка серебрится, перед глазами поплавок. Рыба клюет, но Игорю это уже неинтересно. Надоело бездельничать, поэтому нет-нет да и глянет он на поле, которое раскинулось за рекой. Некому землю пахать, под паром она вынужденно лежит, сил набирается. Места здесь красивые, чистейший воздух, живая родниковая вода.
– Может, останемся здесь? – спросил Юлю, привлекая к себе. – Дом поставим, хозяйство заведем, землю пахать будем…