Овидий

ГЛАВА 14

– Ска-а-а-зки. Меня в детстве пугали ими, - отмахивается Малк.

– Нет не сказки. Это не сказки. Я родился через полстолетия после этого, я вживую видел свидетелей тех событий, и я поклялся дожить до того дня как восстанет Галтран. Хотел присоединиться к его армии и стать бессмертным. Хотел… но больше не хочу.

– А что поменялось-то?

– Я устал. Люди не должны жить вечно, - сказал он и закрыл глаза.

Я взял тяжёлую крышку и положил на деревянный саркофаг, оставив небольшой просвет, чтобы он мог выбраться из своего прижизненного погребения.

Мы вышли наружу.

– Странный дед, - первым заговорил Малк.

– А ты веришь в его историю?

– И да, и нет. С одной стороны все знают эту сказочку про Галтрана, хотя эти истории одна другой противоречат. А с другой – я слышал, что на юге происходит что-то страшное. Что где-то там, на дне океана и стоит Чёрная пирамида, в которой лежит Галтран.

– В любом случае – он мне подкинул неплохой такой ножичек, - достаю Кровосток, верчу его в руках.

– Сэр, лучше спрячьте, от этой штуковины у меня мурашки по коже.

– Ладно, - прячу кинжал за голенище.

Мы быстро находим тропу, уходящую в джунгли, и направляемся дальше. Хочется как можно быстрее покинуть эти проклятые топи.

Я всю дорогу ворчу. Не замечал за собой раньше такой особенности. А тут прямо на ходу, что-то бормочу себе под нос, отчего Малк периодически останавливается и переспрашивает.

– Что?

– Я не тебе, - презрительно фыркаю на него и снова продолжаю всё проклинать. Путешествие по болотам уже затянулось, сильно затянулось. А опасности, которые окружают нас с земли из-под воды и с воздуха, только накаляют обстановку. Я на грани истерики и только Малк абсолютно спокоен. Малорослик на удивление крепок и вынослив. А может, он что-то знает, чего не знаю я. Знает и молчит.

Взбираемся на пригорок. Я стою и смотрю вдаль, там виднеется какая-то скала или холм, с такого расстояния не разобрать.

– Думаешь там уже твердь?
– спрашиваю Малка.

– Кто знает, кто знает, - спокойно отвечает он. Прям бесит его спокойствие.

– Ну, раз всё равно никто не знает – значит мы идём туда.

Опять ныряем в джунгли и чавкаем по болоту. Опять под каждой корягой нас поджидает змея, а над ухом трещат змеемухи.

– Может, ты какую-то песню знаешь, малоросликовую, - в сердцах произношу я.

– Знаю, конечно, в ней поётся про мой край родной и про тот как все умерили от голода. Спеть её?

– Не надо. А повеселее что-то есть?

– Есть.

– Вот её лучше и спой.

– Песня про то, как мы гуляли на похоронах. Называется похоронная.

– Не надо её петь, - снова осекаю я его.

– Почему не надо, хорошая же песня. Я всегда её пою, когда весело.

Останавливаюсь и поворачиваюсь к нему.

– Весело? Что может быть весёлого в похоронах?

– Как что? – удивляется, - пирожки с горохом. Я их столько съел, когда мама умерла. Помню, меня целую неделю вся деревня подкармливала. И даже после, когда я сидел на могилке матери, кто-то мимо идёт, да и сунет что-нибудь вкусненькое. Я так целое лето пережил. А когда мой братик упал с дерева и умер – мне целый мешок сухофруктов подарили.

– Всё, хватит!
– не выдерживаю я, - ты чего мрачный такой?

– Да где ж я мрачный? – улыбается улыбкой дурачка. Просто вы спросили – я сказал. Не спрашивали бы, не сказывал бы.

«Логично».

– А что-нибудь весёлое в твоей жизни случалось, кроме похорон?

– Ну, я ещё по трупам мародёрствовал! Правда потом вы все эти деньги в таверне на водку спустили, - его голос становится грустным, - но как спустили, так и выиграли назад, - снова улыбается он.

– Вот и поговорили, - снова идём в тишине. Хотя тема смерти в словах Малка действительно контрастирует с мрачностью этих болот. Он так весело и задорно рассказывает о смерти своих близких, будто это анекдот. Это я, наверное, такой весь ранимый. Услышу про смерть и представляю себе маленького мальчика на могилке матери и братика с пакетом сухофруктов. Но что поделать, если он другой жизни не видел и другой радости не знал.

– Было, - вдруг ни с того ни с сего говорит Малк. – Я видел одну девушку. Кожа белая-белая, волосы русые, а улыбка… и зачем она мне тогда улыбнулась.
– Со всей дури лупит себя кулаком в грудь.

– Эй, ты что? – останавливаю я его.

– Да как вспомню её, так сразу в груди щемит. Никогда мне не быть рядом с ней, никогда.

– Ладно, тогда уж рассказывай о смерти и о пирожках с капустой, - пытаюсь сменить тему я.

– Я ради неё и стих написал, послушаете?
– и, не дождавшись моего ответа, начинает:

Сияние очей, лоснящийся каскад волос,

точенный стан и звон речей, что мне милее всяких грёз.

Узрел я облик неземной, богиню дивной красоты,

чей нежный взгляд в душе разнес оковы мрачной тишины.

 - Ну как вам? Вы первый кому я прочитал это, первый кому открылся.

Честно говоря, я не хочу обидеть Малка. Но лучше я скажу ему правду, чем потом другие будут нос от него воротить. И главное, чтобы он не дай Бог не додумался читать свои стихи девушкам, а то так и помрёт девственником.

– Как вам? – с надеждой в голосе повторяет Малк.

– Понимаешь, как бы тебе помягче сказать, - подбираю слова. – Твои стихи говно. Ну, вот чистое говно. И лучше тебе это я скажу, чем ты услышишь со стороны. – Горжусь своей тактичностью. Сумел найти слова и поддержать друга. Как же ему повезло со мной.

Вижу, что Малк покраснел, но держится:

– Спасибо сэр Овидий за ваше мнение. Мне оно было очень нужно.

– Пожалуйста! И не пиши стихов больше. Поверь – это не твоё.

– Постараюсь, - выдавливает из себя дежурную улыбку Малк.

 Думаю, что поступил правильно: поддержал друга.

– Стой! – вдруг останавливаюсь я. Аккуратно раздвигаю листья и присматриваюсь. Прямо перед нами укреплённый частокол. Кто его построил в лесу? Мы поднимаемся на пригород и смотрим в низ.

Ящеры. Целая деревня ящеров. Хотя детей и женщин не видно. Похоже, что это не деревня, а военная база, опорный пункт, аванпост, или как в этом мире подобные места называются - застава.

– Назад, - тихо говорю я и вдруг замечаю рядом с собою двух воинов. Притаились, смотрят на меня, не реагируют. Я протягиваю руку к одному из них, и он медленно берётся за топор. Убираю руку, возвращает топор на ремень.