Падение Света

С высоты башни им открывался северный лес, сплошная серая масса, полог веток и сучьев — словно рваный ковер терний. Густые, железного оттенка тучи пятнали небо над деревьями. Ветер плевал в лица ледяной крошкой. Близился снегопад.

— Нет иного пути, — произнес Айвис чуть погодя. — Живя, мы огрубели на путях жизни. Ничего нельзя исправить, милорд. Да уж, судя по рассказам, юный Вренек успел хлебнуть страданий полной мерой.

— Но разве он хоть раз задал вопрос, Айвис? Хоть раз удивился, что все идет так плохо?

— Насколько я слышал, нет, — согласился Айвис, скребя под бородой. Ледяные кристаллы повисли на усах. — В этом, милорд, он старше своих лет.

— Неужели дети должны задавать вопросы, на которые не решаются отвечать взрослые?

— Возможно. Если так, парень упустил шанс и ни о чем не думает. Решил, что должен уйти, и мщение его будет вовсе не детским. Какие-то роковые черты характера толкают его на такой путь. Он не задается вопросами. — Айвис помолчал думая, и пожал плечами. — Похоже, он какой-то дурачок.

— Какой жестокий мир, Айвис. Мы не различаем глупость и чистоту души.

— Гражданская война сделала всех циниками, милорд.

— Неужели? — Аномандер чуть пошевелился над мерлоном, бросив взгляд на Айвиса. — Голод по переменам. Он создает мир, в коем любое желание будет ублажено — мечом, кровью. Любой враг будет брошен на колени. Но в тот миг, Айвис, в день яркого триумфа — неужели мир замрет? Неужели само время прекратит ползти, наваливая одно мгновение на другое? Какой же мир предлагает эта невозможность? Зачатый умом и воспитанный в цепях, навеки лишенный свободы. Лелея ностальгию, друг мой, мы порабощаем себя.

— Милорд, не мы ли сражались за родину? Вы, я, Драконус и все? Не старались ли мы отбросить захватчиков? И не заслужили ли свободу?

— Да. Всё это мы сделали, Айвис. Но разве время неподвижно застыло в миг победы? Ты видишь нас стоящими с улыбками торжества, словно плененных картиной Кедаспелы? Победа принадлежит холсту, не реальному миру. Нет, здесь мы движемся. Урусандер и его солдаты ушли с поля битвы, чтобы оказаться в захудалых трактирах, увидеть блеклое утро. Знать? Снова в имениях, видит детей, ставших чужаками, жен или мужей, чья любовь остыла. — Он снова покачал головой и повернулся спиной к пейзажу за стеной. — Но эхо еще тревожит нас, мы мечтаем сделать тот миг вечным.

— Слышал, милорд, что вы отказали Кедаспеле. В портрете. Теперь, увы, слишком поздно.

— Поздно? Почему бы?

— Как, милорд? Он ослеп.

— Сейчас я охотнее доверился бы его руке, нежели тогда, Айвис. Думаю, пора принять предложение. Наконец он свободен рисовать как хочет, не споря с внешним миром.

— Сомневаюсь, милорд, что он подойдет к вам.

— Согласен. Но причина вовсе не та, что ты вообразил.

— Милорд?

— Он винит меня, Айвис. За изнасилование и убийство сестры. За смерть отца.

— Сошел с ума от горя.

— Мы припозднились. Я не спешил оказаться в месте свадьбы.

Айвис заметил, как владыка опускает руку к бедру, кладя на яблоко эфеса. — Назови я его Горем, тогда… но тут я оказался в одном лагере с юным Вренеком. Мщение, сказал я, поклялся с юношеским блеском в глазах, так уверенно, так яростно и убежденно. С того дня непрестанно гадаю: не было ли это ошибкой?

— Вы ищите Андариста, милорд. Ищите брата, чтобы все исправить.

— Мы поговорим, да. Но что за слова прозвучат? Сам не знаю. Но, говоря правду, я должен был бы вернуться в Харкенас. Если брат считает меня предателем, пусть так. Разве нет дел более важных, чем горе одного мужа?

— Или мщение другого? — Еще не закрыв рот, Айвис выругал себя за тупость.

Но, к его удивлению, Аномандер ответил горьким смехом. — Отлично сказано, Айвис. Я ведь признался, что боюсь? Страх и гонит меня на поиски Андариста. Страх неведомых, еще не произнесенных слов, и я спешу ответить… словно каждый миг разлуки выбивает очередной камень из моста, который должен пересечь один из нас.

— И, будучи смелым, милорд, вы делает первый шаг.

— Это ли смелость, Айвис?

— Да, сир. Слишком часто трусость носит маску оскорбленной чести.

Аномандер ненадолго замолк. — Был один жрец… Я встретил его по дороге. Оказалось, мы свершали одно и то же паломничество. — Он помедлил. — Новый особняк брата стал храмом. Похоже, ужас и кровь имеют власть освящать.

— В такое я верю, милорд, — отвечал Айвис. Взор его упал на курганы около места недавней битвы.

— Я кое-что видел, — продолжал Аномандер. — Когда жрец показался на пороге дома, кровь текла с рук, из отверстых ран, хотя он не был поражен железом. Кровь ответила на кровь. Кажется, друг мой, вера пишется потерями.

Айвис тревожно вздрогнул. — Мне жаль того священника, милорд. Он должен был быть благословлен чем-то лучшим, нежели собственная кровь.

— Я одержим снами — кошмарами — с той встречи. Признаюсь, Айвис: во снах я уверен, что раны на ладонях, кровавые слезы суть очи какого-то бога. Или богини. Жрец воздевает их между нами, свои руки, свои раны — и взор мой устремлен на алые глаза. Не могу моргнуть. Слезы становятся обещанием. Во сне я бегу, словно душа моя разбита.

— То место не свято, милорд, а проклято.

Аномандер пожал плечами: — Мы нашли каменные круги Бегущих-за-Псами, древние святилища, и объявили их проклятыми. Интересно, какие существа будущих веков найдут руины наших святых мест, чтобы сказать то же самое? — Он сипло вздохнул. — Я равнодушен к вопросам веры, Айвис. Могу лишь сомневаться в скороспелых обетах, столь эфемерных на устах, столь легко нарушаемых. Посмотри на войну. Посмотри на участь отрицателей. Узри явление Лиосан. Вера бродит по стране, словно жнец душ.

Наконец размышления Аномандера пришли к теме, важной для Айвиса. — Милорд, я ничего не слышу о лорде Драконусе. Не получил ни единого письма. Его нет, и я должен дерзнуть… В день битвы, милорд, я приведу домовых клинков Дома Драконс к вам и встану под вашу команду.

Аномандер молчал. Взгляд устремился к тяжелым тучам на севере. Первые снежинки устремились вниз, чтобы лечь в слякоть.

— Милорд…

— Владыка Драконус вернется, Айвис. Я оканчиваю бесполезную охоту. Если нам с Андаристом суждено расстаться, я выдержу эту рану. Уже назавтра уеду в Харкенас. Горе может наряжаться во власяницу уязвленной гордости, но месть не уступает ему в наглости.

— Милорд, — осмелился ответить Айвис, — лучше не надо. Возвращаться в Харкенас, то есть. Оставьте Драконусу место… которое он сам выберет. Не могу объяснить соблазн темноты, разве что… это сама суть его дара любимой женщине. Похоже, решения его необъяснимы и безответственны. А у вас есть знать, возможные союзники на поле брани.