Падение Света

Он склонил голову в сумраке. — Что ты имеешь в виду?

— Пятилетний ребенок.

— Да, знаю, я был жесток…

— Для этого и созданы дети, — прервала она, вдруг ощутив слабость, словно заболела. — Мальчик был в летнем сезоне. Даже не замечал тайн. Он был живым, Йедан Нарад, простым как пес.

— Я ни разу не тронул его рукой.

— Да. А он был слишком юн и не понимал слов. Но тот ветеран понимал, верно?

Повисло молчание. Наконец Нарад сипло вздохнул. — Дети еще живут в нас, Лаханис? Просто выжидают, наконец обретя мудрость и сумев понять старые раны? Пока какой-нибудь старый дурак не разбудит их — и тогда мальчишка заполняет мужчину, коим стал, и одного тычка не достаточно, вовсе не достаточно.

«Мальчик внутри. Девочка внутри, ее смех и ее лето».

Лаханис думала, что девочка мертва, она бесчисленные разы бросала ее в мусорную корзину и оставляла позади. «Девочка заполняет женщину, в которую выросла.

Я видела, как убивают мать, тетушек, братьев и кузин. Там, в конце лета. Но смешливая девочка носит нынче ножи, жилы ее напряжены, она снова бежит по иному лесу, горелому и безлистному».

— Вряд ли я дал ему утешение, — сказал Нарад.

«Ты вполне можешь ошибаться».

Наконец он обернулся к ней лицом — и заметил ножи в руках. Брови взлетели, он поднял глаза и мягко улыбнулся: — Я как раз хотел тебе кое-что рассказать.

— Давай, говори.

— Легион не станет прощать сделанное нами. Они придут за нами и будет битва.

— Лишь одна?

— Если нам не повезет.

— А если нам… ну, повезет?

— Да, в том все дело, наверное. При удаче мы посадим одно кровавое дерево и увидим с него целый лес.

Образ этот ей понравился. — Новый дом Отрицателей.

— Неужели? Ты была бы рада жить в таком?

Она пожала плечами, скрывая вспышку неудовольствия. Что за убогая перспектива! — Столько битв, чтобы закончить войну. Не так ли бывает, Йедан Нарад?

Он отвел глаза. — Я надеюсь снова повстречать Орфанталя и предложить извинения.

— Он даже не вспомнит обиды.

— Нет?

— Нет. Если он что-то помнит, Йедан Нарад, то кулаки и сапоги ветерана и как ты упал без сознания. Это он помнит.

— Ах, так… какое невезение…

— Пес дрожит от резких слов, но убегает от пинка. Лишь одно из двух может сделать пса злобным.

— Он ударил меня, не мальчишку, — зарычал Нарад, словно была разница.

Она повернулась и спрятала оружие, сделала шаг и замерла, оглянувшись. — Не смотри на меня больше.

— Лаханис?

— Тебе меня не спасти. Нечего спасать. Нечего благословлять.

Он молчал, когда она уходила.

Вернувшись к остывшим мехам, она свернулась и постаралась побороть судороги холода.

Священникам не место на войне… но она начала понимать, почему они присутствуют в любом военном лагере. «Благословлять надо не в день битвы, но в беспокойную ночь после битвы».

* * *

Свадебный наряд сгнил, но запах насилия оставался свежим; он овеял Нарада, едва явилась она.

Она встала рядом, почти касаясь рукой. — Кто-то сегодня носит корону.

— Какую корону?

— А другой должен отвернуться и пропасть. Нужно разбавить королевскую кровь, принц.

Он потряс головой. Смутные заявления были сами по себе тревожны, но настойчивое повторение незаслуженных и нежеланных титулов приводило его в ярость. Нарад смотрел уже не на лес. Между двух морганий мир успел преобразиться. Перед ним на мерцающих волнах серебристого моря качался остов дракона — то приближался к берегу, то снова сдавался на волю суетливых волн. След крови и мяса пьяной линией тянулся от чешуйчатого тела на пляж, туда, где стоял Нарад, и оканчивался восклицательным знаком меча. Сам он тяжело дышал, маслянистый пот застывал на красно-полосатой коже.

— Ее звали Леталь Менас.

— Кого?

— Драконицу, мой принц. Она была объята горем и гневом. Тропа привела ее сюда, в наши владения. Или скорее, сквозь них. Когда Тиамата в последний раз сливалась, когда начался пожар и все, что они мнили своим, стало единым, Сюзерен забрал жизнь мужа Летали. Гибель Габальта Галанаса, принц, предшествовала всему.

Он ощутил, как задвигалась челюсть, сжимая зубы. Вернулась привычная боль в шее. — Всему? Ничто ничему не предшествовало, королева. Брешь. Случайность. Возможность…

Смех был мягким, но коротким. — Йедан. У тебя дар к краткости, линиям прямым и четким, как та, что делит море и берег. Габальт Галанас был носителем нужной крови. Нужной целям Сюзерена. Тьма царила безраздельно, пока не потекла кровь. Сородичи должны были знать: никогда не доверяйте Азатенаям.

— Я ощутил возвращение убийцы…

— Не ты, принц.

— Не я?

— И все же твой дух задрожал от его возвращения, после того как сестра встала на колени, говоря твоему трупу слова, кои он не мог слышать.

— Но не я.

— Не ты. Еще нет.

Он провел грязной рукой по глазам, стараясь отмести представшую сцену. — Горе и гнев, говоришь? Кажется, я обречен вставать на пути подобных чувств.

— Даже у Тиаматы была слабость. Полчище можно разорвать, убив всего одного. Но как угадать, которого? Каждое слияние изменяет порок. Спроси себя: как Драконус угадал его?

Он фыркнул: — Это просто. Тьма безраздельна. Он знал своих. Не разбей смерть Галанаса слияние, он погиб бы под яростью Тиаматы, и ничего не случилось бы.

Она вздохнула. — Можно ли винить Драконуса?

Пожав плечами, оправившийся от страдания Нарад стряхнул драконью кровь с клинка.

— Осторожнее, — предостерегла она. — Как бы частица крови не нашла путь в тебя. Не хочу увидеть в тебе чужую ярость, чужое горе и не твои воспоминания.

— Не бойся, — пробормотал он. — Во мне не осталось места.

Белесая рука легла на плечо, тембр голоса изменился. — Брат мой, столь много я должна сказать тебе. Ах, если бы могла. Поклонение меня сердит. Понимаю очень хорошо, хотя и снисходительно, это странное извращение: пленить меня на холсте. Но не надо услаждать тщеславие…