Палач и Дрозд

– После того как отец решил избить нас в очередной раз, а мы с Лахланом его убили, я понял, что не испытываю эмоций, уместных в подобной ситуации. Большинство людей мучились бы чувством вины, меня же в тот момент накрыло азартом. На меня накатили удовлетворение и спокойствие – я знал, что отец нас больше не тронет. Когда спустя некоторое время я встретил еще одного морального урода, то понял, что ничто не мешает прикончить и его. Потом появился второй мерзавец, хуже прежнего, и в конце концов это стало чем-то вроде хобби – найти самую большую мразь на свете и избавить людей от нее.

Слоан задумчиво хмыкает и переводит взгляд на появившуюся впереди бензоколонку. Мне хочется, чтобы и она раскрыла передо мной душу; рассказала, что сподвигло ее отнять жизнь у человека в первый раз, а потом выйти на охоту; объяснила, почему у нее нет близких, не считая подруги… Спрашивать ее наверняка бесполезно: она поделится своими мыслями, когда решит сама. Могу лишь надеяться, что своей исповедью подстегну ее на ответную откровенность.

Мы заезжаем на стоянку, я паркуюсь подальше от чужих глаз и глушу двигатель. Говорю Слоан:

– На всякий случай оставлю тебе ключи.

Покосившись на приборную панель, она смотрит на меня. В усталых глазах мелькает странный огонек.

– Ладно…

– Скоро вернусь.

На заправке я стараюсь управиться как можно быстрее: беру воды, немного съестного, а также кое-какие вещи. которые пригодятся девушке. Как ни странно – и меня это радует, – машина на прежнем месте. Слоан наблюдает за моим приближением. Когда я открываю пассажирскую дверь, она украдкой выдыхает и улыбается.

– Вот, возьми.

Достаю из пакета покупки и, оторвав бирку с серой бейсболки, вручаю ее девушке. «Сдается мне, ты брешешь», – гласит на ней надпись.

– Отлично! – говорит Слоан.

Она надевает кепку и берет у меня только что купленные дешевые очки.

– А теперь, наверное, будет больно…

Я достаю из пакета рубашку на пуговицах, и Слоан протяжно выдыхает, хмуро разглядывая мятую ткань.

– Когда приедем к Фионну, просто разрежем ее.

Слоан не спорит, только косится на раненую руку, безжизненно лежащую поверх одеяла.

Сперва я вынимаю из-под лямки бюстгальтера растаявший пакет со льдом. Девушка страдальчески жмурится и покусывает губу. Когда я берусь за пострадавшую руку и просовываю запястье в рукав, Слоан приглушенно стонет, и по щекам растекаются красные пятна. Я старательно натягиваю чертову рубашку, хоть и понимаю, что тем самым причиняю немалую боль. В голову лезут нехорошие мысли, что все из-за меня, – затеял дурацкую игру, ставшую причиной ее травм. Сейчас угрызения совести ни к чему, важнее другое – оказать помощь. Одной ей не справиться.

После того как я натянул рубашку на больное плечо, задача становится проще. Слоан поворачивается и сама без особых усилий просовывает вторую руку в рукав. Усевшись перед ней на корточки, я принимаюсь застегивать пуговицы.

– Спасибо, – шепчет она, прерывисто дыша. Под тонкой пленкой пота на щеках горит румянец. – Рука совсем не слушается.

– Ты молодец, – говорю я.

Продевая очередную пуговицу в отверстие, я задеваю кожу возле пупка. Не нарочно, разумеется, но раскаяния не испытываю, особенно когда чувствую бегущую под пальцами волну мурашек. Подняв голову, я замечаю, что Слоан неотрывно смотрит на меня. Я невольно перевожу взгляд ей на горло: там колотится нитка пульса. Медленно берусь за третью пуговицу, позабыв, что с ней надо делать: желание прикоснуться к женской коже и ощутить губами ее вкус затмевает все прочие мысли, укрывая их дымкой похоти. В штанах заметно тяжелеет. Я обвожу взглядом ключицы и упираюсь в холмик груди, которая вздымается от частого дыхания. Рубашка распахнута, и грудь прикрывает лишь испачканный белый лифчик.

Я замираю: мир съеживается до крохотной точки – женского соска.

С торчащей из него сережкой.

Вокруг твердого бугорка отчетливо виден контур в виде сердечка с крошечными шариками по обе стороны.

В нашу первую встречу сережки не было. Это я знаю точно. Знаю, потому что, начиная с той секунды, как Слоан вышла из ванной в доме Альберта Бриско, в мозгах у меня настойчиво билась мысль о том, что у нее торчат соски.

Я практически так и замираю с поднятыми руками, начисто потеряв дар речи. Вижу перед собой только крохотное сердечко. Во рту пересыхает, а член твердеет пуще камня.

Чары разрушает неожиданный щелчок – Слоан открывает дужки солнечных очков.

– На что уставился, красавчик? – ехидно спрашивает она.

Какие у нее губы… И ямочка… И улыбка…

Слоан надевает очки, подмигнув перед тем, как спрятать зеленые глаза за зеркальными линзами, затем выбирается из машины, дерзким и соблазнительным жестом одергивает рубашку, прикрывая бюстгальтер, и шагает в сторону заправки.

Черт возьми!

Как же мне не терпится отомстить ей за все издевки!

Через десять минут Слоан возвращается. Все это время я сижу с неуемным стояком, предаваясь фантазиям о том, как буду мучить ее, заставляя рассказать, почему она проколола соски. Заметив легкую ухмылку на женских губах, понимаю, что угомонить распаленный член не удастся.

– Все хорошо? – спрашивает Слоан, снимая очки и усаживаясь на пассажирское сиденье. Застегивая ремень безопасности, она перехватывает мой взгляд.

– Ага… Да. Супер.

– Точно? Может, лучше мне сесть за руль? А то ты какой-то рассеянный… Отвлечешься на что-нибудь и загонишь машину в овраг.

Бросив на нее свирепый взгляд, я завожу двигатель и дергаю за рычаг переключения передач.

– Святые угодники, дайте мне силы пережить ближайшие два часа. А потом нас с тобой ждет очень серьезный разговор.

Дорога и впрямь отнимает последние силы. До места назначения мы добираемся сущим чудом.

Подъезжая к нужному дому в Кейп-Коде, я умираю от желания глотнуть чего-нибудь крепкого, хотя на часах нет и полудня. Припарковавшись, пишу брату сообщение, но тот не отвечает – видимо, на тренировке. Синяки у Слоан налились темным, и вид у девушки донельзя усталый, но держится она молодцом, не жалуется. Я помогаю ей вылезти из машины и подняться по ступенькам бело-красного дома.

Нажимаю кнопку звонка.

Никакой реакции.

Три раза стучу кулаком.

Тишина.

– Идиот! – шиплю я. – Опять врубил «Металлику» и пошел делать свои восемь тысяч отжиманий? Мелкий засранец…

Слоан поднимает на меня взгляд – кроме боли в нем сквозит тревога. Ободряюще улыбнувшись, я целую ее в висок.

– Он знает, что мы должны приехать. Не переживай. Сейчас придет.

Я берусь за ручку двери.

Не заперто.

Шумно выдыхаю: уж кому, как не братцу, знать, чем грозит подобная беспечность.