Палочка для Рой

По правде говоря, я была не в состоянии наслаждаться жизнью, не по-настоящему. Были места и времена, в которых мне перепадали крохи радости, но их было мало и происходили они редко.

— Возможно, мы сможем подыскать местечко, которое вам понравится больше, — отозвался Люпин.

Я кивнула.

Что угодно будет лучше, чем постоянно пребывать настороже. К несчастью, я не могла по-настоящему доверять Люпину. В лучшем случае, он был шпионом Дамблдора и находился здесь, чтобы разузнать обо мне все, что в его силах, и затем сообщить о том своему хозяину. В худшем случае, он работал на Волдеморта, возможно, даже против своей воли.

И всё же, несмотря на это, я ничего не могла с собой поделать, так как Люпин инстинктивно нравился мне. Он немного напоминал мне отца. Отца растоптала жизнь, он сражался против системы и проиграл. Он сделал всё, что мог, чтобы улучшить город, и ничего из совершённого им не сыграло никакой роли.

Люпин точно так же горбил плечи. Редкое сочетание жизни, наполненной поражениями, и неукротимой воли, благодаря которой он продолжал сражаться несмотря ни на что.

— Самой сложной частью будет вытащить вас отсюда, — сообщил Люпин. — Там будут люди, выслеживающие нас, и на большей части Министерства установлен антиаппарационный щит.

— Пусть Дамблдор сопровождает нас, — ответила я. — Есть ли способ отследить, куда кто-либо аппарировал?

— Нет, — сказал он. — Разве что вы схватите его, когда он аппарирует.

— Значит, это не проблема, — заметила я. — Аппарируйте нас куда-нибудь в случайное место, и затем повторите несколько раз, пока мы не окажемся там, где и собирались.

— Как видишь, с разумом мисс Эберт всё в порядке, — сказал Дамблдор.

— Ваш сундук, — заметил Люпин.

Я вытащила палочку, взмахнула ей и уменьшила сундук. Сделала я это, чтобы засунуть его в свою мошну.

— Ваш сундук же не расширен внутри, правда? — спросил Люпин.

Я покачала головой.

— Хорошо.

— Почему? — спросила я.

— Расширенное пространство, помещённое в другое расширенное пространство, иногда может быть нестабильно. Бывает, содержимое перемалывает в однородную массу. Были волшебники, пытавшиеся жить внутри расширенных сундуков, только в конечном итоге их раздавило насмерть, когда заклинания дали осечку.

Я скривилась.

Мне несказанно повезло с Гермионой и Невиллом. Следует приложить все силы, чтобы никогда больше не оказываться опять в таком положении.

— Летом я хотела бы изучить кое-какие заклинания, — сказала я. — Которые помогут мне лучше защитить Гарри и саму себя.

Первым заклинанием, которое я хотела изучить, были чары хамелеона. Не идеально, но бывали времена, когда я смогла бы ускользнуть без драки, если бы знала их. Если я смогу накладывать эти чары на других людей, то они окажутся ещё полезнее.

Люпин взглянул на Дамблдора. Без сомнений, Директор предлагал Ремусу ограничить то, чему он будет меня учить летом.

— Мы обсудим это позже, — сказал Люпин.

У меня будет всё лето, чтобы завоевать его доверие, и если повезёт, смогу выудить у него хоть какое-то обучение.

— Идёмте, — сказал Дамблдор.

Я кивнула и пошла между ними, когда мы перешли в основное здание Министерства.

Я видела здание ранее при помощи насекомых, но при взгляде собственными глазами всё смотрелось более впечатляюще. Со зрением насекомых я зачастую смотрела на происходящее сверху. В своём нынешнем теле я была не очень высокой. Возможно, я никогда не стану такой высокой, как в прежней жизни.

В главном зале находился фонтан — скульптурная композиция, которую венчал благородно выглядящий волшебник, воздевший вверх палочку. Рядом с ним находилась прекрасная ведьма. Окружая их и ступенькой ниже, располагались статуи гоблина, кентавра и домового эльфа. Нелюди с обожанием смотрели на волшебника и ведьму. Послание, которое нёс в себе фонтан, было ясно всем, кто входил в Министерство: волшебники и ведьмы — венец творения, а все остальные создания менее значительны. Тот факт, что они даже не побеспокоились включить туда магла, заставил меня задуматься. Было ли это из-за того, что магл оказался бы неотличим от волшебника, или из-за того, что маглы считались недостаточно хорошими, чтобы обожать волшебников даже издалека?

Я подозревала, что за исключением определённых христианских сект, имевших фундаментальные проблемы с самой концепцией магии, большинство маглов в эти дни отреагировало бы на волшебников точно так же, как люди в моем мире реагировали на кейпов. Люди бы боялись их, принимали и обожествляли в равной мере.

Я сомневалась, что даже группы христиан, которые не одобряли магов, попытались бы возродить Инквизицию. Мир оставил её в прошлом. Более вероятно, что они просто разволновались бы насчёт состояния душ волшебников и попытались бы добиться от них добровольного прекращения использования магии. Возможно, они даже смогли бы обратить кого-то в свою веру.

Конечно, всегда нашлись бы радикальные, сумасшедшие отщепенцы. Тем не менее, такое было истинно в отношении любой из групп.

Статут Секретности мог бы полностью утратить необходимость. Когда его вводили, обычные люди были суеверными и мстительными. В представлении волшебников маглы всё ещё оставались такими, и они воображали, что реакция будет такой же, какой она была в семнадцатом веке, только с лучшим оружием.

Но я жила в мире, где у людей были суперсилы, и где их признавали. Отчасти из-за Губителей и из-за непрерывных усилий Протектората в области пиара. Но это просто означало, что интеграцию следует проводить осторожно.

Интеграция потребовала бы некоторых жертв со стороны волшебников. Сейчас они, в сущности, находились на самоуправлении, и их правительство, фактически, потеряло бы работу. Вот настоящая причина того, что Статут продолжал соблюдаться, даже если люди при власти знали, что его отмена безопасна. Те, кто обладает властью, никогда не захотят от него отказаться.

— Держись крепко, — сказал Люпин.

Я схватила его левую руку, и мгновение спустя почувствовала, словно нас протягивают через трубу.

Я моргнула, осознав, что мы оказались в маленьком коттедже. Порядок в нём поддерживался не слишком хорошо, и дом в целом выглядел таким же ветхим, как и мантия Ремуса. Ясно было, что Люпин небогат.

Я слышала о том, что оборотням неохотно предлагают работу. Мне это казалось лишённым смысла; ликантропия совсем не будет мешать работе, разве что ночным сменам, так чего беспокоиться?

— Мы не останемся, — сказал Ремус. — Я соберу вещи, и мы отбудем. Здесь должна быть команда авроров, которая прибудет...