Память льда

«Возможно, это и есть последняя, самая сокрушительная истина. Богам ровным счетом наплевать на аскетизм смертных. Им нет дела до нравственных установлений и извращенной морали монахов и храмовых жрецов. Наверное, богам откровенно смешны наши цепи и вериги, а еще более забавной кажется наша неукротимая жажда выискивать греховную природу жизненных потребностей. Хотя не исключено, что боги вовсе и не смеются; наоборот, они гневаются на нас. А вдруг наше отрицание радостей жизни — величайшее оскорбление для тех, кому мы поклоняемся и служим?»

Итковиан не заметил, как поднялся до самого верхнего этажа башни, где находился арсенал. Он рассеянно кивнул двоим караульным и полез по лесенке на крышу.

Дестриант был уже там.

— Что случилось? — спросил он. — Чем это ты так взбудоражен?

— Да уж есть причина. Приходил принц Джеларкан. Я попытался объяснить все как есть. В пух и прах разнес его нелепый замысел исхода из города. Джеларкан в ответ наговорил мне резкостей. Потребовал, чтобы мы ставили его в известность о каждом нашем шаге.

— Рано или поздно это должно было случиться. Принц вспыльчив, да и устал он не меньше нашего.

— Потом я говорил с Хетаной. Дестриант, я вдруг ощутил… шаткость своей веры.

— Ты усомнился в принесенных тобой обетах?

— Да. Я усомнился в их истинности.

— Стало быть, ты верил, что правила поведения, которым ты следуешь, существуют для ублажения Фэнера?

Итковиан облокотился на зубец башни. Над равниной висел дым многочисленных паннионских костров.

— В общем-то, да.

— Ты заблуждался, несокрушимый щит.

— Я прошу объяснений.

— Попробую объяснить… Ты испытывал потребность сковать себя цепями. Считал, что ограничения воспитывают силу духа, а их необходимость диктуется принесенными тобою обетами. Увы, Итковиан, твои обеты явились результатом бесед с самим собой, а вовсе не с Фэнером. Он не заковывал тебя в цепи и не опутывал запретами. Это твои цепи. Но у тебя же есть и ключи, чтобы отомкнуть замки и снять цепи, когда в них отпадет надобность.

— Отпадет надобность?

— Да. Когда жизнь вокруг перестанет угрожать твоей вере.

— По-твоему, дело тут не в вере, а в моих обетах. Получается, я… перемешал одно с другим?

— Как ни печально, несокрушимый щит, но это так.

— А ты представляешь, что это повлечет за собой? Безудержный поток плотских желаний!

— Вот тогда ты и поймешь, что в тебе истинно, а что ты лишь принимал за истину. Иногда такая встряска бывает полезна, друг мой, — засмеялся дестриант.

— Не самый удачный предмет для шуток, — морщась, ответил ему Итковиан. — Да и время нынче не располагает к веселью.

— Ну почему же?

— Смотри, уже началось! — почти крикнул несокрушимый щит, сразу забыв про болезненную тему. — Беклиты пришли в движение!

Карнадас перестал улыбаться и тоже повернулся лицом к равнине.

— Взгляни вон туда, — подсказал ему Итковиан. — Урды тоже зашевелились. Скаландии заняли фланги. Стражи Домина принимают на себя командование.

— Паннионцы не настолько глупы, чтобы лезть на стены, не подавив вначале редуты, — предположил дестриант. — Скоро Совет масок убедится, чего стоят их хваленые джидраты. Нам это даст хоть какой-то выигрыш во времени.

— Разыщи моих вестовых, — сказал Карнадасу Итковиан. — Предупреди офицеров и… принца, разумеется.

— Разумеется. Ты пока останешься здесь?

Итковиан кивнул.

— Отсюда все хорошо видно. Пока можно лишь наблюдать, буду наблюдать. А потом… Ступай!

Беклиты сжимали кольцо вокруг редута. Наконечники их копий отбрасывали множество солнечных зайчиков. Ни один из бликов не достигал плоской башенной крыши, однако несокрушимый щит все равно прищурился.

— Вот и началось, — прошептал он.

Ворчун шел по Кальманарскому переулку. И переулок, и все окрестные улочки словно вымерли, и причиной тому было отнюдь не жаркое послеполуденное солнце, застывшее на безоблачном небе. Перебравшись через очередную груду мусора, Ворчун оказался возле круглой стены Ульдана — одного из замкнутых районов, которые в Капастане по давней традиции называли стоянками.

Он постучался в массивную дверь. Вскоре ему отворили. Человек неопределенного возраста, в котором он не сразу узнал Бьюка, молча кивнул в сторону прохода. Коридор довольно круто опускался вниз и выводил на залитый солнцем круглый внутренний двор.

— Не думал, что ты откликнешься так скоро. Что-нибудь случилось?

— А вы тут, похоже, находитесь в блаженном неведении? — раздраженно осведомился бывший командир стражников. — Паннионцы двинулись на редуты. Вестовые так и шастают взад-вперед.

— Ты на какой стене был? — уточнил Бьюк.

— А какая разница? — огрызнулся Ворчун. — Ну, на северной. Там, где дом Лектара. Да, забыл спросить: этот ублюдок выходил на охоту прошлой ночью?

— Нет. Я же тебе говорил: помощь стоянок — дело нешуточное. По-моему, Брош пытается докумекать, почему и в позапрошлую ночь у него тоже все сорвалось. Ходил такой злющий, что даже Бошелен заметил.

— А вот это, Бьюк, нам уже ни к чему. Бошелена лучше сюда не впутывать.

— А я ведь предупреждал: дело это рискованное.

«Да уж, задачка явно не из легких: попытаться сделать так, чтобы безумный убийца не нашел себе жертв — и сам не понял почему — в осажденном городе… Худ тебя побери, Бьюк, во что ты меня втягиваешь?»

— И твои новые друзья поверили, что Брош опасен? — спросил Ворчун. — Я слышал, в Капастане не больно-то жалуют чужаков.

— Поверят, если дорога жизнь собственных детей. А Корбалу Брошу нужны здоровые внутренности.

— По-моему, ты только напрасно напугал этих людей. Меньше всего ночные прогулки нашего приятеля угрожают детям. Думаю, с закатом солнца родители вряд ли выпускают их на улицу.

— Так-то оно так. Но в городе хватает беспризорной ребятни. Четверых я отрядил вести постоянную слежку за особняком. Бездомные сорванцы. Вряд ли Брош обратит на них особое внимание. И за небом они тоже присматривают.

Бьюк вдруг резко замолчал, как будто сболтнул лишнее.

«Больно мне нужны твои тайны!» — внутренне усмехнулся Ворчун. И насмешливо поинтересовался: