Память льда

— Никак ты испугалась обыкновенных птиц?

— Они не совсем обыкновенные. Птицы мало чем отличаются от пернатых ящериц. Но те кондоры… я бы сказала, в них было больше от ящериц, чем от птиц.

— Думаешь, они служат глазами Паннионского Провидца?

— Не удивлюсь, если так.

— Тогда приятного мало.

Карга скрипнула крыльями.

— А мясца, случайно, не найдется? Я проголодалась.

— За шатром в канаве полно объедков от ужина.

— Что? Ты предлагаешь мне объедки из канавы? — взвилась она.

— Можно подумать, до сих пор ты клевала с серебряного подноса, — усмехнулся Каладан Бруд.

— Неслыханная дерзость!.. Но если больше ничего нет.

— Увы.

Что-то недовольно каркая себе под нос, великая ворониха пробралась к задней стене шатра.

— В будущем советую брать пример с меня, — сказала она, выбираясь наружу.

— Что ты имеешь в виду? — заинтересовался Бруд.

Она вновь просунула голову внутрь и потихоньку хихикнула:

— Учись владеть собой — вот что!

Воевода вскочил и бросился к ней, однако Карги в шатре уже не было.

Глава шестнадцатая

Первенцу мертвого семени

Снится отца вздох предсмертный

И крик, что заперт навечно

В родительской глотке…

Зная это, решишься ли ты

Покинуть его хоть на миг?

Первенец мертвого семени

Ведет свою скорбную рать

По дороге, мощенной костями голода,

Где чья-то мать и поет, и пляшет…

Решишься ли ты вместо него

Нежно взять ее за руку?

Первенец мертвого семени

Ходит в дырявых доспехах с чужого плеча,

Но они защищали его

Все эти суровые годы…

Так не смей же судить его строго —

Иначе судьба его станет твоею.

К’аласс. Песнь разбитого сердца

Живое море обступило город со всех сторон. Безумная человеческая волна, поднимаясь все выше и выше, наконец перехлестнула через стены и хлынула внутрь. Движимая голодом, орда тенескариев смяла все заграждения у городских ворот и понеслась дальше, затопляя Капастан.

В четырех сотнях шагов от цитадели несокрушимый щит развернул своего забрызганного кровью скакуна. Лишь специальные конские доспехи уберегали его от участи быть разодранным заживо. Тенескарии хватали жеребца за ноги, пытаясь опрокинуть, и он с холодной яростью бил копытами, ломая нападавшим кости и пробивая им голову.

Крестьянская орда заперла Итковиана и три взвода наемников на невысоком холме, где находилось древнее кладбище. Почти все колонны-гробы были опрокинуты и разбиты, и босые ноги паннионцев поддевали, топтали и давили покойников, давно превратившихся в мумии.

Возле ворот крепости росла груда тел. Тенескарии взбирались по ним, как по лестницам, чтобы перемахнуть через стену и оказаться во дворе. Но там их встречали пики с зазубренными лезвиями. Эти пики ранили и убивали, а захватчики даже не сопротивлялись. У них не было ни оружия, ни навыков сражения. Да, похоже, и инстинкта самосохранения тоже. Его уничтожил голод.

До осады Капастана Итковиан считал, что уже достаточно навидался ужасов, которыми неизбежно сопровождается любое сражение. Даже вчерашний день и минувшая ночь все же худо-бедно укладывались в его представления о войне. Но то, что он наблюдал сейчас…

Стоило какому-нибудь тенескарию помоложе упасть, сраженному ударом пики, как на него тут же бросалась одна из женщин. Она разрывала на убитом лохмотья, задирала свои и начинала совокупляться с еще теплым трупом. Закрыв глаза, она судорожно насиловала мертвеца, позабыв обо всем.

А рядом ее соратники и соратницы уже вгрызались зубами в тела погибших. Иные не успевали проглотить и первого куска человечины, как сами падали замертво. И теперь уже их терзали и рвали обезумевшие воины Провидца.

Два таких разных, но одинаково кошмарных зрелища. Итковиан не мог решить, которое из них потрясло его больше. Кровь стыла в жилах. Разум до сих пор отказывался верить в происходящее, и, содрогаясь от страха, переходящего в панику, несокрушимый щит понял, что настоящий штурм еще только начинается.

Тенескарии заполонили все широкие и узкие улицы вокруг кладбища. Их жадные глаза были устремлены к Итковиану и «Серым мечам». Туда же тянулись сотни рук (голодные люди как будто утратили чувство расстояния).

Сомкнув щиты, солдаты ненадолго восстановили нарушенное оцепление вокруг Итковиана. Скоро тенескарии сомнут и этот строй, как уже было раньше. Но пока его молчаливые бойцы еще держатся, и их квадрат, словно островок в море, поднимается все выше, возносимый падающими телами паннионцев. И пока сам Итковиан остается в седле, он способен разить мечом направо и налево, убивая всех, кто находится в пределах досягаемости. А раненых добьет копытами его лошадь.

Это было не сражение, а сущая бойня. Несокрушимый щит чувствовал себя настоящим убийцей. Его сердце захлестывала ненависть; нет, не к этим ослепленным голодом тенескариям. К Паннионскому Провидцу, лишившему своих подданных человеческого облика. К септарху Кульпату, хладнокровно и жестоко бросившему безоружных людей против обреченной армии.

Немыслимая, чудовищная тактика. Впрочем, она, похоже, сработает.

Гул перешел в рев. Тенескарии начали еще одну атаку.

Первые из достигших оцепления были изрублены в куски. На какое-то время это заняло толпу, торопившуюся насытиться. Однако человечины на всех не хватило, и теперь уже новые солдаты рвались вперед, чтобы повторить судьбу соратников. Они карабкались друг другу на плечи и взбирались по спине своих товарищей. Перед глазами изумленного Итковиана мелькнула трехъярусная живая стена. Еще через мгновение она обрушилась внутрь, погребая под собой «Серых мечей».

Выдержать такой натиск уже не представлялось возможным, и строй прогнулся под неимоверной тяжестью. Ломались копья, сплющивались щиты, летели сорванные с головы шлемы. И повсюду — куда ни глянь — обильно лилась кровь. Тенескарии оказались не совсем безоружными. Итковиан заметил в руках некоторых из них ножи, топоры и мясницкие тесаки. Нетрудно было догадаться, что главной целью паннионцев являлся он сам. Итковиан поправил лямки щита и поудобнее взял меч. Чуть коснувшись шпорами боков жеребца, он заставил своего верного спутника безостановочно двигаться по кругу. Конь мотнул гривой, после чего пригнул голову, защищая горло. Пластины доспехов, прикрывающих ему лоб, шею и грудь, во многих местах были пробиты и густо измазаны кровью. Все с той же холодной яростью он ударял копытами по месиву тел, готовый обрушиться на живых врагов и растоптать их.

Итковиан взмахнул мечом. Удар оказался точным: у тенескария слетела голова, а туловище его, еще размахивающее руками, задрожало и осело. Тем временем скакун попятился назад и наотмашь ударил копытом какую-то громко орущую женщину. Та отлетела в сторону, захлебываясь кровью. Вперед прорвался еще один тенескарий. Он повис на правой передней ноге жеребца, норовя опрокинуть грозное животное. Несокрушимый щит нагнулся и ударил врага в поясницу. И сразу же отвел глаза, зная, что рассек нападавшего пополам. Конь повернулся, отшвырнув обрубок трупа.