Память льда

Несколько рук впились Итковиану в левую ногу. Он действовал вслепую, но по хрусту костей понял, что сломал кому-то ключицу. Лошадь несокрушимого щита продолжала отчаянно лягаться и кусаться. Зубы и копыта рвали и давили тенескариев, однако на месте покалеченных паннионцев тут же появлялись другие. Итковиан рубил мечом наугад, но оружие всегда находило цель. Кому-то удалось вскочить на жеребца у него за спиной. Итковиан выгнулся назад, замахнулся через голову и пропорол незваному седоку грудь, добравшись до живота. Там он всадил меч поглубже и повернул лезвие… Горячие струи крови и желчи залили ему спину. Бездыханный тенескарий соскользнул на землю.

Теперь несокрушимый щит изменил тактику. Он наносил широкие горизонтальные удары, каждый раз поворачиваясь в новом направлении, пока не описал полный круг. Всадник и лошадь слились воедино. Раскаленный шлем жег Итковиану лицо. Целостной картины происходящего он, естественно, не видел, но ему хватило и отдельных фрагментов…

«„Серым мечам“ больше не подняться».

Итковиан не заметил поблизости ни одного стоящего на ногах солдата в знакомой форме. А тенескарии продолжали напирать. Груда трупов достигла высоты человеческого роста. И где-то там, под этими мертвецами, погребенные заживо, обреченные погибнуть от удушья — его бойцы.

Паннионцы окружили его со всех сторон. Но теперь у них в руках были оброненные «Серыми мечами» пики. Еще несколько минут — и все будет кончено. Ни его собственные, ни конские доспехи не выдержат многочисленных ударов зазубренными лезвиями.

«Фэнер, мой бог и повелитель. Я вручаю себя твоим заботам и буду сражаться до последнего вздоха».

Оставаться дальше на этом холме из человеческих тел было бессмысленно.

— Прорыв!

Боевой конь давно ждал этой команды. Оттолкнувшись, он прыгнул вперед и… едва не опрокинулся. Помогая скакуну, Итковиан стал прорубать ему дорогу. Живые тенескарии отскакивали в сторону. Многих из них разъяренный жеребец успевал ударить копытами и подмять под себя. Пики продырявливали и без того изрешеченный металл доспехов, а несокрушимый щит продолжал наносить удары, раскачиваясь туда-сюда.

Внезапно его кольнули в поясницу. Пика разорвала звенья кольчуги и через подкладку ввинтилась в тело. Итковиана захлестнула волна жгучей боли. Нападавший вращал зазубренным лезвием, норовя сломать ему позвоночник.

Отчаянное ржание могло означать только одно: конь Итковиана напоролся на другое копье. Стиснув зубы, командир наемников нагнулся вперед. Железный наконечник глубоко вошел в лошадиную грудь справа. Жеребец, пошатнувшись, подался влево, склонил голову и, спотыкаясь, перекусил древко.

Кто-то навалился на щит Итковиана и взмахнул тяжелым топором, каким дровосеки рубят лес. Клин топора глубоко вонзился Итковиану в левое плечо у самой шеи и там застрял. Преодолевая боль, он ударил нападавшего в лицо. Острие меча пропороло врагу одну щеку и вышло через другую. Итковиан несколько раз повернул меч и только сейчас заметил, что плечо ему раскроила молодая женщина. Захлебываясь кровью, она упала на спину.

Самое скверное, что пика так и застряла у Итковиана в спине, и когда конь скакал и поворачивался — это всякий раз сопровождалось волной боли. Вскоре к двум ранам несокрушимого щита добавилась третья. Длинным рыбацким ножом его пырнули под левое колено, перерезав сухожилие. Итковиан качнулся вбок. Нижней кромкой щита он кое-как нанес ответный удар. Тонкое лезвие ножа переломилось. Обломок застрял под коленом. Войлочная подкладка доспеха стала быстро намокать от крови.

А потом боль вдруг куда-то исчезла. Мысли Итковиана были предельно ясными. Фэнер, его бог, находился рядом, и потому все остальное уже не имело значения. И он, и его храбрый конь будут сражаться до последнего.

Итковиан не заметил, как и когда его верному спутнику удалось освободиться от застрявшей пики. Теперь из рваной раны хлестала кровь. Однако жеребец, несмотря на это, прыгнул вперед.

Несокрушимый щит не поверил своим глазам: тенескарии отступали! К их крикам примешивался знакомый звон мечей. Еще через несколько мгновений конь окончательно спустился с холма из человеческих тел и торжествующе взвился на дыбы.

Когда Итковиан припал к шее скакуна, его пронзила боль, да такая, какой он прежде никогда не испытывал. И неудивительно: пика глубоко в спине, сломанный нож в самом центре левого колена, топор в ключице. Кое-как несокрушимому щиту удалось заставить скакуна прекратить гарцевать и развернуть его в сторону кладбища.

И тут… Это было вторым чудом: из-под груды мертвых тел, молчаливые, словно призраки, выбирались «Серые мечи». Они мотали головой и озирались по сторонам, как будто только что пробудились после кошмарного сна. Сколько их уцелело? От силы дюжина. Но это было ровно на дюжину больше, чем ожидал увидеть Итковиан.

Заслышав топот сапог, он заморгал, стряхивая скопившиеся капли пота… «Серые мечи». Рваные, окровавленные мундиры и бледные лица молоденьких капанских новобранцев.

К нему подъехал Брухалиан. Смертный меч был в черных доспехах. Из-под шлема выбивались черные, забрызганные кровью волосы. В правой руке (из-за тяжелой перчатки она казалась еще крупнее) он держал священный меч Фэнера.

Брухалиан поднял забрало. Темные глаза пристально смотрели на Итковиана.

— Прошу простить нас за… медлительность.

Только сейчас несокрушимый щит заметил за спиной Брухалиана торопливо подходящего Карнадаса. Лицо их соратника было донельзя изможденным, мертвенно-бледным, но до чего же Итковиан был рад его видеть!

— Дестриант, — слабеющим голосом произнес он, — моя лошадь… мои солдаты.

— Фэнер пребывает со мною, — срывающимся голосом ответил Карнадас. — Пусть это успокоит тебя.

Свет стал меркнуть. Итковиан чувствовал, как его осторожно вынимают из седла. Он падал в объятия друзей. В мозгу снова всплыло: «Моя лошадь… мои солдаты…»

А затем несокрушимый щит потерял сознание.

Входа в дом более не существовало. Мертвые тела завалили и дверь, и ступени крыльца. Однако желающих пробиться внутрь не уменьшилось. Карабкаясь по трупам, тенескарии поднялись до окон второго этажа, смели хлипкие ставни и хлынули в пустые комнаты. Дальше их путь лежал сквозь проход из тел, прежде именовавшийся лестницей.

«Тигровые коготки» Ворчуна успели покрыться зазубринами, а потом и вовсе обломались. Гадробийские сабли, не раз выручавшие его на дорогах, теперь больше напоминали палки. Однако бой продолжался. Ворчун оборонял коридор, методично добавляя к баррикаде из остывающих трупов новые «кирпичи».

Как ни странно, он не ощущал усталости, а руки его не утратили проворства. Не сбилось и дыхание, оно лишь стало чуть глубже. Все тело — и в особенности предплечья — покрывали пятна и полосы запекшейся темной крови. Ворчун обращал на них не больше внимания, чем на порванную одежду.

Его главной целью оставались стражи Домина. Они мелькали в потоках тенескариев тут и там (возможно, попав в этот водоворот, просто уже не смогли выбраться). Ворчун с нетерпением ждал, когда хотя бы один из них окажется в пределах досягаемости. Вот кто его настоящие противники, ибо каждый страж способен принести зла больше, чем тысячи голодных крестьян. А тенескарии — просто досадная помеха, мешающая добираться до стражей Домина.