Память льда

В живых оставалось всего шестеро стражей Домина. Остальные, мертвые и умирающие, валялись на полу. Тенескарии спешно бросились к задней двери. Анастер бежал первым. За ним вприпрыжку неслась его мать.

Какой-то страж кинулся на Итковиана.

«Я не сломлен. Я не сдаюсь».

Он взмахнул мечом. Голова нападавшего вместе со шлемом упала с плеч. Косой удар снизу прорвал кольчугу и распорол живот другому стражу Домина.

Арбалеты дали новый залп… Вскоре «Серые мечи» остались в Тронном зале одни.

Несокрушимый щит опустил оружие:

— Капитан, пусть останки принца снимут с… вертела и с пик. В память о Джеларкане мы пока останемся здесь и будем оборонять этот зал.

— А как быть с первенцем мертвого семени? — растерянно спросила капитан.

— Мы еще встретимся с ним. Он не уйдет от нас, ибо я — его единственное спасение.

— Еще бы, — благоговейно произнесла женщина. — Вы ведь несокрушимый щит Фэнера.

«Да, несокрушимый щит. Я — печаль Фэнера и скорбь всего мира. И я выдержу. Непременно все выдержу, поскольку я не сломлен».

Глава семнадцатая

То, что способна вместить душа, для плоти непостижимо.

Имарак, первый дестриант Тайного ордена Фэнера

Шершавая, пышущая жаром кожа Матери колыхалась, словно влажный мешок, наполненный камнями. Из пор ее тела сочилась едкая маслянистая жидкость, которой пропитались все лохмотья Тока-младшего. Руки Матери — громадной, распухшей самки к’чейн че’малля — сжимали его в объятиях. Сама она лежала на грязном полу. Дождавшись, когда Матерь чуть сдвинется, Ток выскользнул из ее хватки.

Пещера утопала во тьме. Все вспышки света, какие видел малазанец, были не более чем порождениями его ума. Возможно, какими-то воспоминаниями, отрывочными и бессвязными… Холмы, поросшие желтоватой, выжженной на солнце травой. На холмах встречались люди в масках, но их он всегда видел мельком. При этом Ток не уставал удивляться тому, что одни выглядели живыми покойниками (ну просто кости, обтянутые кожей), тогда как тела других удивляли красотой и совершенством пропорций. Однако юноша не верил в реальность существования этих людей: наверняка все они были лишь иллюзиями, отражениями его собственного безумия, которое подплывало все ближе и уже парило где-то у него над головой.

Когда Тока одолел сон, ему приснились волки. Они преследовали добычу, но не ради пропитания, а с какой-то иной целью. Похоже, звери пытались подобраться к некоей одиноко бродящей женщине. Но та страшно боялась волков и, едва завидев их, тут же кинулась наутек. Во сне сам Ток тоже был волком и вместе с остальными участвовал в охоте. Погоня длилась не одну лигу. Хрупкая, испуганная незнакомка буквально выбивалась из сил. Стая гнала ее все дальше и дальше, пока бедняжка не упала без чувств. И тогда волки начали подходить ближе — неторопливо, кругами. Они уже готовились сообщить ей важную весть (какую именно, Ток не знал), но женщина вдруг загадочным образом исчезла.

Стаей овладело отчаяние. Хищники снова принялись кружить, многократно огибая холм, где совсем недавно лежала незнакомка. Задрав морду к небу, они протяжно выли. Ток присоединился к ним и… проснулся в объятиях Матери. В тяжелом воздухе пещеры еще звучало умирающее эхо волчьего воя. Матерь покрепче сжала Тока. Ее зубастая пасть упиралась ему в затылок. В отличие от зловонных испарений тела, дыхание самки к’чейн че’малля сладковато пахло молоком.

Малазанец не знал, сколько дней он уже находится в этой пещере. Ход времени он замечал по смене кошмарных видений. Безумие сна сменялось безумием бодрствования, наполненного иллюзиями. Размытые фигуры в золотом солнечном свете, наваждение — он младенец, сосущий материнскую грудь. Чистейшее безумие: у самки к’чейн че’малля не было даже намека на грудь. И тем не менее Ток не противился этим галлюцинациям. Иногда он настолько поддавался им, что и впрямь чувствовал себя грудным ребенком и, как и положено младенцу, начинал мочиться и испражняться прямо на руках у родительницы. Тогда Матерь держала его на расстоянии, чтобы не испачкаться. А затем дочиста вылизывала «детеныша», уничтожая этим в его душе последние крупицы собственного достоинства.

От ее объятий у бедняги хрустели кости. И чем громче он вопил от боли, тем крепче Матерь сжимала его в руках. Постепенно Ток научился переносить боль молча. Все поломанные кости срастались с необычайной быстротой, но подчас криво. Ток сознавал, что ласки Матери превратили его в урода, повредив бедра, плечи и ребра.

Прошло еще сколько-то времени, и вместо травянистых равнин перед мысленным взором малазанца начало появляться морщинистое лицо глубокого старика. Кажется, изо рта у него торчали клыки. Желтоватые глаза светились радостью, понятной только ему самому. В этом лице было что-то очень знакомое, но сколько Ток ни напрягал память, она ничего ему не подсказывала.

«Они в ловушке, друг мой, — звучал в мозгу Тока старческий голос. — Все, кроме т’лан имасса, который страшится одиночества, а иначе давно бы уже расстался со своими попутчиками. Они заперты. Зажаты льдом, беспомощные и дрожащие от холода… Сегулехи мне не страшны. Я никогда их не боялся, а только делал вид… Но женщина-то какова! Прекрасная заиндевелая статуя! Редкостная красота. Волчица и пес убежали от нее. Твои сородичи, между прочим… Они сбежали, поджав хвост».

Потом призрачный старик появлялся опять и заводил речь совсем о другом:

«Твоя малазанская армия слишком запаздывает! Ей уже не спасти Капастан! Город теперь мой. А твоим соратникам, дружок, топать до него еще целую неделю. Мы обязательно их дождемся и встретим так, как привыкли встречать врагов.

Я преподнесу тебе голову малазанского полководца. И не только голову. Я угощу тебя его изжаренным мясом, и мы с тобою славно попируем.

Ну, сколько еще крови может пролиться в этом скорбном мире? Ты когда-нибудь об этом задумывался, Ток-младший? Хочешь узнать? Мы это узнаем, обязательно узнаем: ты, я и наша дорогая Матерь. Ее глаза полны ужаса! Значит, в ее изъеденном безумием мозгу еще остался маленький уголок разума. Тем хуже… для нее».

А потом таинственный гость надолго исчез. Ток уже думал, что он больше не появится. Но нет, старик пришел к нему снова. На нечеловеческом лице была, словно маска, натянута дряхлая кожа, сквозь которую просвечивали клыки. Глаза пылали, однако уже не от радости.

«Обман! Это вовсе не смертные звери! Видел бы ты, с какой дерзостью они штурмуют мои твердыни! Они здесь, у самых ворот! И т’лан имасс куда-то подевался. Мне его нигде не найти. Может, он обернулся невидимкой и помогает своим спутникам?

Ну что ж, пусть врываются. Но тебя тут они уже не найдут. Мы отправимся в путь на север, туда, где окажемся вне пределов их досягаемости. А для вас двоих я приготовил… другое гнездышко. Правда, не слишком удобное…»

Ток больше не слушал бормотания призрачного старика. Его мозг едва не раскололся от нового видения… Ослепительный солнечный свет и такая же слепящая белизна пространства, скованного льдом. Ледяные горные вершины; долины, утопающие в снегу. В небе кружат кондоры. Совсем невдалеке видны дымящиеся развалины. Разрушенные строения, обвалившиеся каменные стены. Люди со всех ног мчатся прочь. Там, где они пробегают, снег краснеет от кровавых брызг.