Память льда

Паран молча выругался. Да, ему не терпелось обнажить меч и наконец-то (пусть и с запозданием) нанести удар по Паннионскому Домину. В те моменты, когда лихорадка отпускала Быстрого Бена и его сознание прояснялось, маг говорил о страшных тайнах Домина и о нечеловеческой злобе, разъедающей сердце этой империи. Тенескарии служили весьма наглядным тому подтверждением.

Однако за желанием ринуться в бой скрывалось и еще кое-что. Все это время боль не оставляла Парана. Неведомая сила то завязывала его живот в тугой узел, то разливала огонь по кишкам. Капитан никому не говорил, что его часто рвет кровью и едкой желчью. Боль вынуждала Парана сосредоточиваться на себе, и ее путы становились все крепче.

«Есть и еще одна истина, которую я не хочу принимать, тщательно скрывая не только от других, но и от самого себя. Она преследует меня, пробирается в мои мысли. Однако я не готов ее признать. Нет, не сейчас, когда желудок горит огнем…»

Паран придумал себе утешение. То был чистой воды самообман. Нелепый, даже безумный. И все же он крепко цеплялся за эту спасительную мысль.

«Во мне скопилась бездна жестокости. Ее нельзя и дальше носить внутри. Стоит мне выплеснуть содержимое этой бездны наружу, обрушить его на врагов, и боли оставят меня. Все успокоится. Все будет как прежде. Я вновь стану здоровым. Но не раньше, чем я это сделаю».

Капитан еще не был готов признать, что сила, заставлявшая его страдать, неподвластна ему.

— Собирай сжигателей мостов, — приказал он Ходоку. — Если мы прибавим шагу, то через пару часов будем возле Северных ворот Капастана.

— Сжигателям мостов опять придется служить примером? — язвительно поинтересовался баргаст.

— Да. Быть может, хоть тогда твои соплеменники зашевелятся.

— Я бы на это особо не рассчитывал.

Паран сердито посмотрел на него:

— Ходок, твой клан слишком малочислен. Неужели ты и впрямь думаешь, что мы в одиночку отобьем у паннионцев Капастан? Тридцать семь воинов с бесчувственным магом на буксире?

Баргаст сощурился, еще раз взглянул на далекое зарево и распрямил плечи:

— Ну, Быстрого Бена мы оставим в обозе. А что касается того, чтобы отбить город… я собираюсь попробовать.

— Рад слышать, — впервые за все это время улыбнулся Паран.

Отправившись в Капастан, Белолицые баргасты продвигались вперед мучительно медленно. В самом начале похода между воинами из разных кланов то и дело вспыхивали ссоры, оканчивающиеся поединками. Из-за этих нелепейших сражений баргасты останавливались по пять-шесть раз на дню. Все усилия Хумбрала Таура привели лишь к уменьшению числа стычек. Поэтому, когда вождь рассудил, что в грядущей битве каждому племени предстоит выполнить свою особую задачу, это его решение оказалось как нельзя кстати. Все шаманы, все командиры баргастов горели желанием поскорее освободить своих богов, однако погасить давнишнюю межклановую вражду не могли.

Когда Ходок принял на себя новую роль, став вождем сжигателей мостов, это несколько облегчило участь Парана. Признаться, капитана тяготила ответственность, которая неизбежно ложится на плечи любого командира. Чем дальше, тем этот груз давил на него все сильнее. Правда, бразды правления были переданы Ходоку лишь отчасти; так что о полном освобождении от бремени не могло быть и речи. Не слишком нравилось капитану и то, что отныне он лишился права представлять сжигателей мостов на военных советах. Теперь туда отправлялся Ходок, который далеко не всегда рассказывал ему, о чем там говорилось и какие решения были приняты.

Конечно, в глазах Дуджека и Скворца Паран по-прежнему оставался командиром сжигателей мостов. Но для баргастов малазанское устройство армии было непонятным и неприемлемым. На малазанцев они смотрели как на клан, а клан, как известно, всегда избирает себе предводителя. Эта роль, по их мнению, безоговорочно принадлежала Ходоку, ибо двух вождей в одном клане просто-напросто быть не могло.

Оставив редколесье позади, сжигатели мостов двинулись по глинистым берегам пересохшей речки, чье русло, слегка петляя, выводило к Капастану. Дым городских пожаров закрывал звезды. Дождь, исправно шедший несколько дней подряд, размягчил землю, позволяя шагать почти бесшумно. Амуницию и оружие закрепили так, чтобы не раздавалось ни единого лязгающего и клацающего звука: сжигатели мостов растаяли в ночи, словно их и не было.

Паран шел в трех шагах позади Ходока. Баргаст так и не оставил своей привычки идти впереди, задавая направление. Но теперь он был не простым солдатом из взвода Скворца. По представлениям баргастов, предводителю клана не полагалось шагать первым. Капитану это явное упрямство Ходока тоже было не по нраву. Плох тот командир, который не умеет проявлять гибкость и приспосабливаться к обстоятельствам.

«Ну вот, опять!»

Уже в третий раз за неделю Серебряная Лиса вторглась в его разум. Паран поморщился. Ее присутствие не вызывало ни боли, ни тревожных чувств и напоминало осторожное касание пальцев, но капитану от этого было не легче. Интересно, способна ли Серебряная Лиса читать его мысли? Если да, то она проникнет в его тайну, чего Парану очень не хотелось. Его тайна принадлежала только ему. Колдунья не имела права заглядывать в этот уголок его разума. Никакие, даже самые убедительные, причины не могли оправдать подобное вторжение.

Ощущение чужого присутствия сохранялось. Паран насторожился.

«А что, если это не Серебряная Лиса? Но кто же тогда?»

Ходок замер на месте, а затем припал к земле и дважды взмахнул рукой. Паран и шедший за ним Штырь поспешили к баргасту.

Впереди виднелись первые дозорные посты паннионцев. Дальше располагался лагерь, разбитый наспех, кое-как: о людях тут явно не заботились. Шатры стояли вкривь и вкось, окруженные грудами отбросов. Повсюду отчаянно воняло отхожими ямами. Оборона лагеря никуда не годилась. К тому же он был пуст наполовину, даже больше.

Первым молчание нарушил Штырь.

— Это позиция средней пехоты, — пояснил маг. — Знамена видите? Два небольших отряда.

— Их тут человек двести, — согласился Ходок. — Возможно, еще несколько десятков больных и раненых.

— Скорее больных, — сказал Штырь. — Вонищу чуете? Дизентерия. Ну и дерьмовые у них офицеры. Решили, что от недужных все равно никакого толку, вот и бросили их на произвол судьбы. Остальные, надо думать, в городе.

— До ворот недалеко, — заметил баргаст.

— Смотрите, сколько там трупов, — кивнул в сторону ворот Паран. — Никак не меньше тысячи, если не больше. Зато ни одного заграждения. Караульных тоже нет. Самоуверенность победителей.

— Будем пробиваться через их… среднюю пехоту, — усмехнулся сержант Мураш. — Эти паннионцы ведь вечно голодные. Штырь, не пора ли уже дать им попробовать «морантских гостинцев»?

— Что, сержант, никак к тебе вернулся боевой пыл? — усмехнулся щуплый маг.

— Мы, вообще-то, на войне. И кажется, я задал вопрос.

— «Гостинцев» у нас хватает. Жаль, правда, что нет бомбометов. Скрипач здорово их делал.

Паран усмехнулся. Он вспомнил тяжелые арбалеты на плечах Скрипача и Колотуна. Прилаженные к арбалетным стрелам, «морантские гостинцы» летели гораздо дальше.

— А разве у Колотуна нет бомбометов? — спросил капитан.

— Был один, да этот дурень его сломал, — скривился Штырь. — Ладно, придется кидать руками. Начнем с «ругани». Это паннионцам на закуску. Потом добавим «шрапнели». «Огневики» нам ни к чему. От них слишком много света, а нам нет никакого резона показывать свою малочисленность. Так что «шрапнель» лучше всего.